– Ты не знаешь наверняка, мертв ли он, – сказала Хейворд, глядя на дорогу.

Сколько раз он напоминал себе, как Пендергаст вытаскивал их из передряг, даже когда казалось, будто весь мир против них. Пендергаст умудрялся совершать чудеса... Но сейчас он не вернулся. Д'Агоста чувствовал: сейчас все по-другому.

Он ощущал почти физическую боль, когда перед глазами вставал образ друга, окруженного людьми Фоско.

«Вырваться сможет только один».

В горле встал комок.

– Да, – произнес д'Агоста, – наверняка не знаю. Хотя... – Он достал из кармана платиновый кулон Пендергаста, слегка оплавленный и изрытый оспинками. Д'Агоста снял его с дымящегося трупа Фоско. Секунду посмотрев на украшение, он сжал руку в кулак и уперся костяшками в челюсть. Ему хотелось заплакать.

На том холме остаться должен был он!

– Если бы Пендергаст выжил, то дал бы о себе знать. – Д'Агоста помолчал. – Надо еще подумать, что говорить Констанс.

– Кто это?

– Констанс Грин, подопечная Пендергаста.

Остаток пути через тоннель они провели в молчании. Наконец, когда машина выехала в ночь Манхэттена, Хейворд взяла д'Агосту за руку.

– Высади меня где-нибудь, – с тяжелым сердцем попросил он. – Например, у Пенсильванского вокзала. Доберусь до Лонг-Айленда на поезде.

– Зачем? – спросила Хейворд. – Там тебе нечего делать. Твое будущее здесь, в Нью-Йорке.

Машина проезжала мимо Центрального парка, мимо Мэдисон, мимо Пятой авеню, а д'Агоста молчал.

– Тебе есть где остановиться в городе? – спросила Хейворд.

Он покачал головой.

– Я... – произнесла было Хейворд, но тут же умолкла.

– Что? – посмотрел на нее д'Агоста. В свете уличных фонарей ему показалось, что Хейворд краснеет.

– Я просто подумала: раз уж ты решил работать в городе, почему бы тебе не остаться у меня? Так, ненадолго, – поспешно добавила она. – Пока дела не утрясутся.

Какое-то время д'Агоста молча смотрел, как скользят по ветровому стеклу пятна и полосы света. Потом – совсем неожиданно – он понял, что нельзя держаться за прошлое. Нужно отпустить его, хотя бы сейчас. Что было, то было, а завтра еще не пришло. Он не властен ни над прошлым, ни над будущим. Он может лишь жить – настоящим моментом.

Тяжесть не исчезла с души, однако д'Агоста ощутил, что нести груз стало легче.

– Слушай, Винни, – тихо произнесла Хейворд. – Говори что угодно, но я не верю в его смерть. Интуиция мне подсказывает, что он жив. Если на свете и есть непобедимые, то Пендергаст – самый непобедимый из них. Он тысячу раз обманывал смерть, обманет и снова.

Д'Агоста слабо улыбнулся.

Притормозив у светофора, Хейворд посмотрела на д'Агосту:

– Ну что, едем ко мне? Не очень-то вежливо заставлять даму спрашивать дважды.

Он повернулся к ней, сжал ее руку.

– Пожалуй, едем, – сказал д'Агоста, улыбаясь все шире. – И чем скорее, тем лучше.

Неласковое ноябрьское солнце освещало, но совсем не грело стены Кастель-Фоско. Сад опустел, и некому было услышать, как журчит вода в мраморной чаше фонтана. Под стенами на гравийной площадке вихрем взвивались пожухлые листья, скрывавшие следы многих машин. Кругом царила тишина. Никто не ехал и не шагал по узкой дорожке, ведущей к склону горы. Только одинокий ворон сидел на бойнице, глядя вниз на долину Греве.

Еще до полудня фургон следователя увез тело Фоско. Полицейские задержались чуть дольше: фотографировали место преступления, брали показания, искали улики, однако ничего существенного не нашли.

Труп обнаружила Ассунта. Ее – пепельно-бледную, потерявшую рассудок – увез домой сын. Прочие слуги тоже покинули замок, радуясь неожиданным выходным. В поместье все равно нечего было делать – ближайшая родственница графа, одна из кузин, сейчас отдыхала на Изумрудном берегу, на Сардинии. К тому же смерть посетила поместье в слишком ужасном обличье, чтобы кто-то захотел оставаться там без особых причин. Замок окружили тени и тишина.

Но нигде в Кастель-Фоско не было так темно и так тихо, как в древних тоннелях, изрывших подножие горы, глубоко под основанием крепости. Здесь не шелестел ветер, и некому было потревожить пыльные могилы, где в саркофагах покоились забытые мертвецы.

Самые глубокие из ходов, прорытые еще этрусками три тысячи лет назад, извиваясь, уходили в темные глубины и заканчивались горизонтальным тоннелем. В конце тоннеля, над кучкой костей лонгобардского рыцаря возвышалась кирпичная стена. Темень была такая, что никто – даже посветив факелом – не смог бы сказать, что кладке, у основания которой валялись останки бывшего обитателя склепа, всего сорок часов.

За стеной в древней могиле было достаточно места, чтобы вместить человека. Однако изнутри не доносилось ни звука. Власть тьмы столь глубоко проникла под своды могильника, что казалось, будто здесь само время остановило свой ход.

Потом тишину нарушил приглушенный звук легкой поступи.

На пол упал мешок с инструментами. Вновь воцарилась тишина – ненадолго. Раздались удары, как будто кто-то работал молотком и зубилом.

Стук продолжался – размеренный, в четком ритме, как отлаженный ход часов. Прошли минуты, и в тоннеле вновь воцарилась тишина. За ней последовал еле слышный шорох, словно сдвигали кирпичи, и в могилу проник бледный свет.

Через секунду в свежую дыру заглянула горящая любопытством – если не возбуждением – пара глаз: ореховый и голубой.

Некоторые читатели заметят, что в «Огне и сере» мы сделали кое-что необычное. Возможно даже, найдутся профессора английской литературы, которые, удивленно покачав головами, укажут нам на нижайшую подлость, которую только можно было совершить против великой литературы.

Речь идет о том, как мы без зазрения совести украли персонаж со страниц «Женщины в белом» – книги великого викторианского писателя Уилки Коллинза – и поместили графа Исидора Оттавио Бальдасаре Фоско в наш роман «Огонь и сера».

Для тех, кто незнаком с творчеством Коллинза, сообщаем: опубликовав роман «Лунный камень», он сотворил английский детектив. Вышедшая несколько позже (в 1860 году) «Женщина в белом» стала – для нас – величайшей работой Уилки Коллинза и одной из популярнейших книг Викторианской эпохи. Сегодня она почти забыта.

За кражу графа Фоско мы просим прощения и в то же время не можем представить, как еще выразить дань уважения нашему любимому писателю, который, несомненно, повлиял на наше собственное творчество. Перед Уилки Коллинзом мы в неоплатном долгу, как и все авторы детективов, знают они это или нет. И если кто-то из наиболее предприимчивых наших читателей возьмется за «Женщину в белом», мы будем только рады. А тем критикам, которые возмутятся кражей Фоско и назовут это преступлением против литературы, мы ответим: