Гостомыслу показалось, что в комнате чересчур жарко, и он попытался открыть окно. Окно не открылось.

Гостомысл звонко хлопнул в ладоши, и в комнату заглянул слуга.

— Открой окно, — сказал Гостомысл.

Слуга подошел к окну и взялся за раму. Рама не поддавалась. Повозившись немного, слуга сказал, что от сырого весеннего тепла рама разбухла и не открывается, поэтому надо привести плотника, чтобы он отворил окно.

— Иди, — сказал с досадой Гостомысл.

Слуга ушел, а вместо него в комнату пришел с утренним докладом боярин Стоум.

В Соболевой шубе и высокой бобровой шапке. Красная шелковая рубаха перехвачена поясом со звериными серебряными накладками. На поясе кинжал в ножнах, украшенных красным камнем.

Важен боярин, увидит смерд — на колени падает.

— Жарко тут, — сказал Стоум и расстегнул шубу.

— А ты сними шапку и шубу, — сказал Гостомысл.

Стоум подумал немного и последовал его совету, — снял шубу и шапку и повесил их на деревянный крюк на стене.

Гостомысл присел к столу и сказал:

— Ну, присаживайся, боярин, и рассказывай.

Стоум присел к столу напротив князя и начал вынимать из привязанного к поясу кошеля записки на кусках бересты.

Не успел он разложить свои записки, как в комнату вошел Медвежья лапа: в кольчуге и при мече, лицо суровое, обветренное — всю зиму обучал молодых дружинников, да и старикам спать не давал.

— Здорово ли ночевал, князь? — спросил он.

— Здорово, — сказал Гостомысл.

Почувствовав жару в комнате, Медвежья лапа покрутил носом.

— Однако жарко в комнате. Чего же, князь, они морят тебя духотой? Надо отворить окно.

— Рама отсырела и разбухла. Вот, приказал привести плотника, чтобы открыл, а он пока не пришел, — сказал Гостомысл.

Медвежья лапа подошел к окну, тронул раму. Рама не поддалась, тогда могучий воин нанес несколько легких ударов по краям рамы, и окно открылось.

Медвежья лапа глубоко вдохнул весенний воздух.

— Ну, вот и открылось, — сказал с удовлетворенным видом Медвежья лапа и прошел к столу.

Следом за Медвежьей лапой в комнату вошел Ратиша.

Ратиша и его молодые дружинники ночевали около входа. Все время они были рядом с князем, хранили его каждый шаг и вздох. Когда они умывались и ели неизвестно, но лица чистые, веселые, пахнут приятными благовониями.

Ратиша сразу присел на лавку в уголке, вынул кусок чистой бересты и серебряное стило.

— Докладывай, боярин, — сказал Гостомысл, и боярин Стоум начал читать свои записи.

Стоум рассказал о последних известиях в городе, о ценах на хлеб и мясо.

Корела — город карельский. Однако карелы еще в начале зимы ушли на промысел, да и князь Вяйнемяйнен после свадьбы ушел с дружиной столоваться по своим городкам. Поэтому Гостомыслу приходилось управляться в городке самому.

Пока боярин докладывал о своих делах, Ратиша скромно сидел в уголке за столиком и что-то царапал на куске бересты.

По приказу князя он вел записи разговоров. Эти записи хорошо помогали Гостомыслу. Когда вопрос был сложным и он не знал, что сказать, он откладывал решение вопроса. На следующее утро он перечитывал записи, — если требовалось, советовался с человеком, знающим вопрос, — и только после этого принимал решение.

Не зная этого, остальные только дивились мудрости распоряжений молодого князя.

Когда Стоум закончил доклад, заговорил Медвежья лапа.

Многозначительно посматривая в окно, из которого было видно потемневшее Нево-озеро, он проговорил:

— Кажись, князь, подходит время в поход идти.

Стоум возразил:

— Море еще покрыто льдом.

— Мои люди проверяли: лед от берегов у южного берега уже отошел, — сказал Медвежья лапа. — Значит, скоро мы сможем пройти вдоль берега к городу. А то, что лед будет оставаться на середине озера, так это нам на руку: во-первых, — к данам помощь не сможет подойти, — они будут ждать, когда все озеро вскроется, — а во-вторых, — даны в городе не ожидают нашего нападения.

Гостомысл оживился и спросил:

— Значит, мы можем выходить?

Медвежья лапа снова взглянул на озеро, перевел взгляд на небо, затем сказал:

— Думаю, через две-три недели пора будет выходить.

Гостомысл обратился к Стоуму и Ратише:

— И что вы скажите на это?

Ратиша с горячей радостью воскликнул:

— Молодая дружина уже готова идти в поход!

— Горячие какие, — скептически хмыкнул Стоум и взглянул на Медвежью лапу.

— Боярин, ты всю зиму занимался с молодой дружиной, вот и скажи, — как там на самом деле?

Ратиша запыхтел от злости.

Медвежья лапа крякнул, однако и сказал:

— Ратиша прав — молодую дружину можно пробовать в сражении. А старая дружина давно готова. Чего нам? Взял меч и на коня. Да и надоело старикам сидеть в Кореле. Это молодежи — хиханьки да хаханьки, а нам поближе к дому пора.

— Вот и досиделись по домам до того, что разбойники побили старую дружину, словно стаю зайцев, — сорвался Ратиша.

Стоум и Медвежья лапа налились кровью.

— Ты... я тебе голову оторву... — начал было Медвежья лапа, но Гостомысл перебил его:

— Нечего ссориться. Значит, через две недели можно выходить в поход?

Недовольный Медвежья лапа пожал плечами и проговорил:

— Ну, через две — не знаю, а через три точно.

— Не спеши, боярин, — сказал Стоум, — оттепель эта нестойкая, завтра может такая метель задуть, что все завалит снегом по самые крыши.

Медвежья лапа почесал голову и пробормотал:

— Ну да. Такое бывало, и не раз.

— Так что же делать? Когда нам выходить в поход? — спросил Гостомысл.

— Через три недели, — сказал Медвежья лапа. — Все будет зависеть от погоды.

— Через три недели? — спросил Гостомысл и покачал головой. — Но ведь князь Вяйнемяйнен с дружиной еще не подошел.

Мы договаривались с ним, что он придет, когда береза зацветет. А она зацветет не раньше, чем через месяц.

— Обойдемся без них. Тут важно улучить момент, не прозевать полного вскрытия озера. Если неожиданно нападем, то успех будет на нашей стороне. Лисий хвост передает, что горожане тоже готовы биться с данами, — сказал Медвежья лапа.

— Если мы обойдемся без карелов, то зачем же я тогда женился на Кюллюкки? — спросил Гостомысл.

— Теперь боярин Медвежья лапа горячится, — насмешливо сказал Стоум. — Без карелов мы не обойдемся. Однако весна в этом году ранняя, поэтому надо послать гонцов к князю Вяйне-мяйнену, чтобы поторопился.