просто болезненной, а привела бы к смерти сэра Гаа Рона. Но как обречь на смерть человека, которого я только что спасла?

Мне кажется, я не понимала саму себя, ибо сердце мое не могло согласиться с разумом. В соседней комнате спал человек, чья жизнь совсем недавно была в моих руках, и я не могла снова ввергнуть Гаа Рона во тьму, которая смотрела на меня из глубины его глаз. Дважды за вечер подвергать опасности одну и ту же жизнь — это слишком даже для меня.

И только одного я не могу понять до сих пор — почему мое сердце способно соглашаться с действиями, подвергающими опасности мою собственную жизнь, несмотря на разум, который кричит о своем несогласии с этим?

И все же я попыталась увернуться от топора, уже занесенного над головой:

— Это очень сложно объяснить, милорд.

— Не сложнее, чем откровенная правда или надуманная ложь, миледи! Последние дни вы оба вели себя, как задиры на торговом базаре, но я не думал, что вы решитесь на смертный бой! Анжей нашел вас в полностью разгромленной палатке. Вы устроили поединок, не удосужившись поставить в известность меня!

После его слов мой желудок съежился от дурных предчувствий, а ногти впились в кожу в сжатых от гнева кулаках. И гнев этот был направлен не на милорда и не на сэра Гаа Рона, а на Анжея, уже во второй раз ставшего свидетелем покушения на мою жизнь, и вынужденного давать пояснения милорду. Я не сдержала своего недовольства и выплеснула его на милорда:

— Опять! Анжей снова вмешивается в дела, которые его не касаются!

— Они касаются меня, миледи! — Милорд начал терять терпение, и я попыталась взять себя в руки.

Я никогда не лгала ему, но никогда и не оправдывалась. Я вообще ни перед кем не оправдывалась в своей жизни, даже перед собой, поскольку совершенно не ценила свою репутацию. Но мнение близких людей имело свое значение. Кем бы ни был милорд, каким бы ни было мое отношение к нему — он точно не являлся человеком, которому я способна солгать.

Но сэр Гаа Рон не совершил ничего, что могло бы нарушить интересы милорда или стать для него угрозой. Напротив, Гаа Рон защищал его и был уверен в том, что защищает. Для меня этого было достаточно, и я фактически оправдала его действия не только в своих глазах, но и в глазах милорда, ибо, как я уже сказала, своя репутация мало меня волновала. И я повторила собственные мысли вслух:

— Сэр Гаа Рон не совершил ничего, что могло бы нарушить ваши интересы или стать для вас угрозой, милорд. Ночные земли прокляли нас обоих, и ваш отец хотел нашей встречи в надежде на подобный исход. Возможно, он желал и другого результата, но сейчас я уверена, что я и сэр Гаа Рон — всего лишь куклы в руках вашего отца. Я позволила своей боли и гневу обрушиться на вашего Хранителя и тем самым подвергла его жизнь большой опасности. Но я клянусь вам, милорд, я не хотела убивать его, и я никогда не позволила бы ему умереть.

— Это признание, Лиина? — Милорд наконец-то шагнул ко мне, схватил за плечи и больно встряхнул. — Ты хотя бы понимаешь, что говоришь, и какие последствия тебя ожидают? — Милорд не кричал, он прошептал эти слова, но они вошли в меня, как нож входит в масло — легко и безболезненно, совсем не так, как прикосновение его рук к моему телу.

Какие-то секунды он полон был решимости вытрясти из меня всю правду любой ценой, но затем он отпустил меня.

— Я не могу расценить твои действия, как измену, ибо ты не клялась мне в верности. Но когда ты наконец-то поймешь, что только я владею твоей жизнью, даже твоей честью! — Милорд повысил голос и почти закричал на последних словах, — ты не можешь устраивать поединки с моими людьми, используя свои способности. Ты не являешься моим гостем. Ты — моя пленница! Это лишает тебя всяких прав!

Эмоции переполняли милорда. В какой-то момент всего лишь на мгновение я подумала, что увижу, как они подчиняют его себе. Но я ошибалась. Милорд вернул контроль над собою со скоростью света — мгновенно и резко. Эмоции словно захлебнулись в силе его воли и самоконтроля. Он снова схватил меня за плечи и почти раздавил о стену. Его лицо стало чужим и холодным, но глаза жили своей жизнью, что породило иллюзию их принадлежности другому человеку. Это было неестественно и до меня вдруг дошло, что впервые на моей памяти милорд пытается принять решение, которое не хочет принимать.

— Вы лишаете меня выбора, миледи! — Эти слова он выдохнул из себя, и его руки нежно прикоснулись к моему лицу. Мимолетная ласка задела меня, как крылья бабочки. Так легки и невесомы были прикосновения его пальцев. — Твоя кожа очень нежная и красивая, Лиина, и мне жаль, что мое решение оставит на ней шрамы…

В какой-то момент после его слов мне стало абсолютно все равно, а глаза закрылись сами собой, словно не желали видеть лица милорда, произносящего слова то ли в праведном гневе, то ли в большой печали, то ли в том и другом одновременно. Я слишком устала, чтобы думать об ответах на все его вопросы или о последствиях своих действий. Физическая усталость, к которой примешивалась усталость эмоциональная, победила мое тело, и я не хотела бороться с нею.

Наши эмоции и чувства — составляющие части нашей души, помещенной в телесный сосуд. Трещины в нем образуют трещины и в нашей душе, несмотря на всю нашу волю. Легче всего эмоции «умирают» в уставшем теле и рядом с милордом мое тело «умирало» вместе с моими чувствами.

В отличие от меня милорда переполняла энергия, и он действовал быстро и решительно, стремясь побыстрее покончить с неприятным, но нужным делом. Он сжал мою руку и вышел из дома вместе со мною под звездное небо — в светлую ночь, полную огней, среди которых я видела стоящих людей, похожих на короткие тени, слишком черные, чтобы выдавать себя за частицу звездной ночи.

— Ар Тау! — Милорд позвал одного из воинов, и тот мгновенно очутился перед нами, выпрямившись по стойке «смирно». — Найди То Орна и передай ему, что его ждет работа. Пригласи сэра Каас Ли ко мне в палатку. Немедленно! — Милорд произнес слова негромко, но от его приказов даже у меня по телу пробежали холодные мурашки, а милорд продолжил