в результате после сборки оба раза у меня оставались «лишние» детали, вплоть до шестерёнок. Собранные часы, конечно, не ходили. Терпение моё лопалось, и часы вместе с «излишками» попадали в пустую папиросную коробку на письменном столе, с письменного стола в дальнейшем перебирались в ящик до «вдохновения». Но «вдохновение» не приходило. Приобретались новые часы, а старые продолжали лежать в столе. Лежат и сейчас, когда пишутся эти строки.

Таким образом, я прекрасно знал, что моя практика была далеко недостаточна. Знал и всё-таки пошёл. Рискнул в расчёте на то, что если часы не пойдут, а в этом особых сомнений у меня не было, то заявлю, что я слесарь не по часам, авось в карцер за явную «аферу» не попаду.

Где-то в глубине теплилась надежда на благополучный исход. Так как лагерная жизнь неоднократно доказывала мне, что человек о себе очень многого не знает. Ведь не одной лишь случайностью или стечением каких-то счастливых обстоятельств можно объяснить, что я остался жить. Наверное, я и сам принимал участие в борьбе за жизнь, может быть, не всегда сознательно, продуманно, но всегда целеустремлённо.

А приобретение различных специальностей — обогатителя, горняка, деревообделочника, строителя, нормировщика, технолога, причём без дилетантства, по-серьёзному, квалифицированно! Разве это тоже случайность? Может быть, особые способности, дарование? Чепуха! Борьба за существование, борьба за жизнь, каждый день и каждый час — вот в чём причина.

На улице тепло, солнцем залит весь двор. Важно шагают голуби, дерутся воробьи. За высоким тюремным забором слышны ребячьи голоса — мальчишки играют в войну, слышны их возгласы: «Ура, ура! Ты — пленный, сдавайся!».

А в камере сейчас полумрак — окно с деревянным «намордником» не пропускает света, шум и гам невероятные.

Часы оказались простыми ходиками, висящими в предбаннике, где стоят печи-жарилки. По ним определяют время нахождения в печи одежды заключённых.

Сама баня — длинный, приземистый сарай с ободранными стенами и небольшими зарешеченными оконцами.

Разместился я на дворе, усевшись на опрокинутую деревянную шайку без ушек. Ходики уложил на лист фанеры. Разобрал часы на составные части с единственной мыслью — ничего не затерять и при сборке найти место всем винтикам, осям и колёсикам. Очистил корпус от дохлых тараканов и мух, промыл и протёр все детали. Первая сборка убедила, что приобретённые ещё на воле навыки не прошли даром — оказались липшие детали. Пришлось разбирать снова. Во второй раз повезло — детали разошлись все. Слава Богу! Но ходики не идут. Подвешивал к гире дополнительный груз, вплоть до тяжёлого утюга. Бесполезно. Маятник качается только тогда, когда его непрерывно подталкиваешь.

Итак, подвешивание дополнительного груза не помогло. Ходики упрямо не хотели идти. А почему? Никак не пойму! И самое удивительное, что хорошо помню, что моей матери это всегда удавалось!

Принесли обед. Показался вкуснее и обильнее камерного. Оказывается, для работающих обед отличался от камерного может не столько качеством, сколько количеством. Ну что ж, это вполне резонно и правильно.

На хоздворе, кроме меня, работало ещё десятка два заключённых из других камер. Большинство из них пилили и рубили дрова (выкорчеванные с корнями пни) и складывали их в поленницы. Дрова заготавливались для бани и впрок — для отопления тюрьмы зимой. Чувствовалось, что начальник тюрьмы был неплохим хозяином. За бесценок подвозили ему эти пни, ничего не стоящая рабочая сила по разделке — вот и экономия против сметы.

Несколько человек укрепляли проволоку поверх тюремной стены. Чувствовалось, что все эти люди работают не первый день, хотя бы потому, что все как один после обеда не менее часа отдыхали, а работавшие на заборе с кем-то переговаривались, когда не оказывалось поблизости тюремной обслуги.

Я, как новичок, менее опытный и сильно огорчённый своей неудачей, сразу же после обеда принялся вновь за ходики. Опять разобрал, ещё раз собрал — и они пошли! И даже без дополнительного груза. Почему пошли? Убей меня — не знаю и сейчас, как не знаю и того, почему они не шли ранее.

Несмотря на явную удачу на тюремном дворе, я всё же и теперь отдаю все часы, не только наручные, но и будильники — в мастерскую. Больше, чем уверен, в домашних условиях после моего ремонта будильник ходить не будет.

Своей работой я любовался больше часа. И представьте себе — ходят, и маятник раскачивается без подталкиваний.

Оперуполномоченный подвёз велосипед.

— Ты слесарь? Ходики твоя работа? Займись-ка велосипедом, что-то шина плохо держит. Вон, в том сарае, резина, бочка с водой, а вот тебе клей.

— Будет сделано, гражданин начальник!

Тут уж не соврал. Дело знакомое. Через час велосипед был готов. Сделал по двору круга три. Опер промолчал, «спасибо» тоже не сказал.

На следующий день вызвали из камеры уже по фамилии. Очевидно, оправдал оказанное «доверие». Дали отремонтировать паяльную лампу. Этот «агрегат» служил в тюрьме, да и в лагерях, для уничтожения клопов.

Нельзя утверждать, что все паразиты находили свой конец в пламени горелки, очевидно, не меньшее количество оставалось в щелях, куда не доставало пламя. Да оно и понятно. Чтобы добиться безусловных результатов при использовании только паяльной лампы, нужно было бы сжечь нары и пол, отбить в камерах штукатурку стен и потолка. А это большое дело.

Применить газовое уничтожение тоже не представлялось возможным, так как некуда разместить заключённых на время «операции». Делать это по-камерно — опасно, а вдруг просочится газ и задушит ещё не рассчитавшихся с правосудием людей. К тому же этим тварям переползти из одной камеры в другую особого труда не составляет. А потому ограничивались тем, что проводили по щелям нар и трещинам стен пламенем горелки. Это оставляло следы копоти, что было вполне достаточно, чтобы санитарная комиссия составила акт о проведении обработки и выполнении санитарных норм и требований.

Как видите, паяльная лампа была чрезвычайно необходима, а она не работала.

Провозился весь день. И немудрено. В этом деле не было у меня даже опыта «часовщика». И всё же осилил. Работает вовсю.

А после этого «испытания» паял какие-то тазы, лудил кастрюли, чинил водопровод в бане, ремонтировал краны…

В промежутках, когда не оказывалось работы по «специальности» — пилил со всеми дрова, а один раз даже послали на крышу тюрьмы соединить оборванные телефонные провода.

Вот на этом деле я и погорел. Случай оказался роковым. Оперуполномоченный, тот же, кому я ремонтировал велосипед, снял меня с крыши, поинтересовался статьёй, сроком и водворил в камеру. Вызовы на хоздвор прекратились, а на просьбу разрешить пилить дрова надзиратель ответил:

— Статья твоя не подходит, уполномоченный не