Опять повисла пауза.

– Буддистка! – высказал свою догадку Лукас.

– Отстаньте от девушки, – сердито сказала Кейси. – Ну какая вам разница, кто во что верит?

– Полагаю, ты разуверилась в законах Божьих после аварии, приключившейся с твоими родителями, – не унимался Ставрос. – Всё равно рано или поздно все мы придём к Богу. И тогда на все твои вопросы найдутся ответы. А когда твоя вера окрепнет и выйдет за пределы бессмысленной логики, ты почувствуешь огромное облегчение. Поверь мне, уж я-то знаю! Лишь смирившись и поняв, что на всё Его воля, ты обретёшь покой и избавишься от тяжёлого бремени.

– Бессмысленная логика? Интересное изречение… – задумчиво проговорила Афродита. – Стремление обособиться от реальности – очень удобное восприятие вещей. Я подумаю над этим.

Было видно, что девушка не собиралась накалять обстановку, её голос звучал мягко, с едва уловимыми нотками вежливой снисходительности.

В разговор снова вступил Лукас. Направление отделения социального богословия, где он учился, имело несколько иной подход к религии, чем на факультете православного богословия, который закончил Ставрос и на котором учился Никос. Первокурснику не терпелось блеснуть недавно приобретёнными знаниями перед Кейси.

– Друзья, я считаю, что нет смысла спорить о том, что до сих пор не имеет прямых подтверждений. Уже несколько десятилетий богословские науки изучаются наравне с историей, археологией и даже психологией. Также ни для кого уже не является секретом, для чего они развиваются: для блага и укрепления православной церкви и для поддержания власти священнослужителей.

– Ставрос говорит о вере, Лука. Не о теории и не о доказательствах, а о настоящей вере, вопреки человеческой выгоде, а не ради неё, – робко сказал Никос, вставая на защиту брата. Или Бога? – Как можно не восхищаться Божьим творением и ежедневно не благодарить Его за создание всего живого?

– А входит ли в творения Бога любовь? – неожиданно спросила Афродита.

Последнее слово нежным эхом прокатилось по всему дому. Оно стаккато отскочило от хрусталиков люстры и долго дребезжало в воздухе. Сердце Деспины взволнованно застучало, пробуждая в памяти забытые чувства. Она испуганно прислушалась к себе, в то же время, не отвлекаясь от разговора.

– Смотря, о какой любви идёт речь… – сказал Ставрос внезапно охрипшим голосом. Потом он слегка кашлянул, чтобы прочистить горло, и продолжил, призывая на помощь слова из Библии: – Есть любовь к ближнему своему, есть истинная любовь к Богу Отцу нашему и Сыну Его Иисусу Христу, спасшему человечество: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя»11.

– Христос спас человечество? А от чего? – спросила Афродита.

– От первозданного греха, – уверенно ответил Ставрос.

– Первозданный грех – это любовь женщины к мужчине?

– Правильней будет сказать – ослушание Его слóва. Но если грешники вовремя покаются и полюбят Бога всем сердцем своим, то после смерти попадут в Царствие Небесное.

– Выходит, что жертва Христа была ради посмертного наследия? Значит, при жизни грешить можно? Главное – успеть покаяться. Как это мило!

Теперь слова Афродиты звучали издевательски, даже богохульски, что было неприемлемо в этом доме.

– Да… Здесь, на земле, во греховной плоти, мы ничтожны… – Голос Ставроса, казалось, терял уверенность. – Все наши молитвы и покаяния нужны ради вечной жизни, «дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную»12 (Ин. 3:16).

– Есть любовь, далёкая от христианских учений. Не к Богу она, потому что влюблённый человек уже божествен, а к тому, без которого невозможно дышать. Любовь, что даёт жизнь. Она начало всех начал, стоящее у истоков Вселенной. Сила притяжения двух первых сущностей. Промежуток между двумя влюблёнными, внутренняя связь, Эрос, который навечно остаётся посредине. Ради обладания такой любовью вы сделаете всё на свете, превратитесь в кого угодно, станете защитником и убийцей, сделаетесь нежнее пуха и сильнее скатывающейся глыбы… – Голос Афродиты лился тёплой струйкой, казался журчанием горного ручья. Он завораживал, уносил куда-то далеко от дома и земной реальности. – Не соприкасаясь, тоже можно постичь любовь, но лишь наполовину. Неискушённые любовью – полулюди. – И девушка замолчала.

Деспина, сидя на кухне, вслушивалась в каждое слово. Нечто невидимое, но сильно ощутимое стало пробуждаться где-то в глубине её души. Появилось чувство чего-то нового или давно забытого старого, чего-то очень родного и глубоко личного. Она была уверена в том, что и остальные чувствовали то же самое.

Совершенно неожиданно, словно из другого измерения, послышался робкий голос Никоса:

– Ты говоришь… о плотской любви… О грехе, от которого нужно избавляться… Об искушении, исходящем от лукавого…

– То, что вы считаете лукавым и другой нечистью, на самом деле ваши желания. Инстинкты ради сохранения рода. Не избавляться от них надо, а властвовать над ними, не прятаться в стенах церквей и монашеских кельях, а познавать свои страсти и управлять ими. Пока ты жив, тебе никогда не убежать от того, что сидит внутри тебя.

Это было больно. Откуда Афродита знала о намерениях Никоса отправиться в монастырь? Зачем теребит чувствительную струну? Деспине вдруг стало жаль сына. А может, оно и к лучшему? Вдруг эта девушка спасёт её мальчика от намерения уйти из мирской жизни? Хоть бы так оно и было!

В гостиной стояла тишина. Никто больше не возражал Афродите. Все словно попали под действие её магии.

С этого дня мир Венетисов покачнулся. Многолетнее безоговорочное смирение перед Богом, православием и церковью начало давать трещину.

Глава 5.

Продолжение совета

Гермес сидел на дереве и невыносимо скучал. А чтобы не подать виду, насколько надоели ему эти вынужденные симпозиумы у Зевса, молодой Бог разглядывал своих собратьев. На очаровательную Афродиту он смотрел, как и все остальные, похотливо. Сегодня её щёки пылали алым пламенем, это означало, что в золотой божественной крови игриво и интригующе плескались человеческие эритроциты. Даже её волосы приобрели сегодня красноватый оттенок. Гермес очень надеялся, что огоньки в глазах Богини Любви наконец полыхнут пожаром и разрушат закаменелые устои Зевса. О, как Гермес хотел перемен! Насладившись божественной красотой сестры и оставив теплиться в укромном месте своего сознания искорку надежды, он переключился на блестящий шлем Афины, который выглядел так, словно Гефест только что его отлил. Это могло говорить лишь об одном: он давно уже не служил истинной цели своей хозяйки, а скорее играл роль убранства и атрибута украшения. Зависть кольнула сердце глашатая. Его-то котелок видал и лучшие времена! За вековой пылью о благородности металла можно было только догадываться, а от маленьких крылышек, некогда служивших отличительным предметом узнаваемости, осталась лишь пара куцых перьев. Гермес глубоко вздохнул и многозначительно посмотрел на орла, сидящего на соседней ветке. Тот, учуяв неладное, стал медленно пятиться в сторону, дабы убраться подальше от страха за своё богатое оперение. Усмехнувшись, посланник Богов переключил своё внимание на Посейдона, распластавшегося мокрой кучей водорослей на граните за массивной мраморной колонной. Он с наслаждением жевал усы, сладко и громко похрапывая. Вот уж кому плевать было на то, что скажет или не скажет сегодня Зевс!

Все нетерпеливо ожидали услышать от Громовержца тему сегодняшнего собрания. В божественных душах сегодня затаилась волнующая смута, кому-то она вселяла робкую надежду, кому-то – нагнетающую тревогу. Как всё изменилось за двадцать столетий в отношениях между Небом и Землёй! А ведь в первые триста лет после вторжения христианства в греческий мир всё