В конце концов отец понял, что в первые годы его пребывания в США ему будет нужна защита профессионалов, и он принял все предлагаемые ими меры, необходимые для его безопасности, исключая изменение внешности.

В девять часов утра на следующий день отец позвонил жене, однако ему ответил незнакомый мужской голос. Ю. Дроздов рассказывал, что Лину Шевченко привезли в советское представительство уже на рассвете. Отец был зол на себя и мою маму. Надо было рискнуть и довериться ей. Почему он не придумал что-нибудь? Почему не попросил ребят из ЦРУ покараулить ее? Почему она не дождалась его звонка? Однако теперь все было напрасно. Отец получил свободу, но в тот момент она не стоила для него и ломаного гроша. Он был в состоянии полной пространции и тупо смотрел на телефон.

В дальнейшем отца скрывали в различных гостиницах и на конспиративных квартирах. Проживая в этих, по его словам, безликих клетушках, он испытывал жуткую депрессию, с ужасом думая о том, что вот так может пройти вся оставшаяся жизнь.

Один раз к нему прибежал взволнованный сотрудник ЦРУ: «Мы должны немедленно выметаться отсюда. Проклятый клерк в гостинице увидел вашу фотографию в местной газете и вспомнил о вас, рассказал, что вы здесь зарегистрировались. Пресса скоро будет. Мы пропали. Если они об этом знают, то и КГБ тоже уже в курсе».

Люди, с которыми мой отец имел дело в США, были вежливыми и терпеливыми. Единственно, что было плохо, — казалось, период неопределенности затянется навечно. Как все было не похоже на кагэбэшные россказни о давлении на перебежчиков, о проверках, которым они подвергались в ЦРУ или ФБР! Отец писал, что его ни разу не подвергли допросу с пристрастием, не подключали к детектору лжи или другим аппаратам. В то же время, по моему мнению, своей неоценимой помощью американскому правительству мой отец доказал свою искренность (он не был двойным агентом), и поэтому спецслужбы США к нему так хорошо относились.

20 апреля отца привезли в Вашингтон, чтобы облегчить длительные переговоры между отцом и различными правительственными чиновниками. Для отца это был еще один шаг в неизвестность. Он продолжал волноваться, как там Лина, думал о том, увидится ли когда-нибудь с дочерью и сыном, ему было неясно, сможет ли он приспособиться к жизни в незнакомом городе. По прибытии в Вашингтон сотрудники ФБР познакомили его со своими сослуживцами, которые заступили на их место. Они сказали, что отвезут его на конспиративную квартиру ЦРУ в пригороде. Мой отец удивился: «Зачем? Ведь я сказал, что хочу жить открыто».

Они ответили, что это временно, и напомнили: первые недели после побега всегда самые опасные.

Дом оказался очень симпатичным, снаружи он выглядел как обычный пригородный особняк, окруженный цветущими деревьями и азалиями, которыми по праву славится вашингтонская весна. Отцу предоставили спальню и маленький кабинет. Домоправительница, родившаяся в Восточной Европе, готовила отцу его любимые блюда, в частности борщ. Ему никто не мешал, и было время расслабиться, прийти в себя после всех переживаний.

В Вашингтон отец приехал с несколькими рубашками и парой смен белья. Он сказал сотруднику ФБР, что ему нужно купить одежду, однако тот возразил: появляться в публичном месте без изменения внешности было опасно и хотя бы первое время этим нельзя пренебрегать. Отец запротестовал: «К чему весь маскарад? Вы ведь постоянно будете рядом».

Однако агент настаивал на своем, и отец надел темные очки и наклеил усы. Вся процедура доставила ему несколько веселых минут. Направляясь в магазины, они перебрасывались шутками, но отец прекрасно знал, о чем думали его телохранители: для агентов КГБ, которых в Вашингтоне предостаточно, перебежчик представлял собой потенциальную мишень для убийства либо похищения.

Во время его экскурсии по магазинам отец чувствовал себя не в своей тарелке и решил, что с него хватит, — больше никакой маскировки. В конце концов, не зря же он столько лет был американским шпионом — данные уловки ему не нравились. Он знал, что жить открыто — значит подвергать себя некоторому риску, но этот риск всегда был частью его цены за свободу.

Мысль о семье неотступно преследовала его, он изыскивал малейшую возможность для воссоединения. Вскоре после того, как он обосновался в доме, ему переслали материалы из ООН, среди которых было несколько семейных фотографий, и отец целыми часами рассматривал их. Он был готов на все, чтобы восстановить контакт с Линой и детьми, но понимал, что американское правительство не могло помочь ему. Отцу нужно было содействие со стороны. К тому же ему были необходимы советы и по другим практическим вопросам, так что он решил обратиться к местному адвокату. Правительственные агенты представили отцу список вашингтонских юристов. Среди них был В. Геймер, занимавший ранее высокий пост в Государственном департаменте США. Отец остановил свой выбор на этом профессионале высокого класса.

Следовательно, первый год проживания в США был для отца весьма беспокойным. А тут еще странная, по его мнению, смерть жены. Затем — предательство молодой женщины, которую он полюбил…

Отрезав себя от родины, семьи и детей, от работы в ООН — от двух миров, составляющих его жизнь, он уже тосковал по ним. Как скучал и по друзьям, жившим в этих мирах и которых он теперь потерял навсегда. Он понимал, что ему придется начать жизнь сначала в его сорок семь лет, завести новых друзей, а может быть, и новую семью. Но как, где? Он почувствовал себя очень старым и одиноким.

Отец предпринимал большие усилия, чтобы установить контакты со своими детьми. 23 мая он написал письмо Громыко, требуя, чтобы советское правительство позволило отцу встретиться с дочерью. Ответа не было. Президент США Дж. Картер и Государственный секретарь С. Вэнс прислали отцу полные сочувствия ответы, но отмечали, что сделать ничего не могут. Отец решил действовать на свой страх и риск. Геймер вызвался поехать в СССР, чтобы попробовать найти нас с сестрой. Однако ему не дали советской визы. В дальнейшем отец предпринимал все усилия, чтобы связаться с нами, одновременно понимая, что делать это надо было очень осторожно. КГБ был в курсе практически каждого шага перебежчика, не говоря уже о жизни его детей в СССР. Все отцовские письма попадали к начальнику службы безопасности МИДа М.И. Курышеву.

Кстати, через несколько месяцев после своего побега отец прислал своей дочери Анне одно такое письмо, в котором просил ее приехать к нему на постоянное место жительства и писал, что