Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неожиданно герцоги Бурбонский и Алансонский ускользнули из Клермона. Готовые иметь дело с королем, они не смогли справиться с Дофином, так как марионетка не позволяла собой манипулировать.
Королевская армия возобновила наступление. Непостоянный герцог Алансонский вскоре подписал сепаратный мир со своим королем, а вскоре подчинились и другие мятежники. Герцог Бурбонский умел отличать проигрышное дело от успешного, и прекрасно знал правила феодальной игры: взяв на себя роль посредника между королем и его сыном, он мог легко добиться для себя помилования.
В конце концов герцог Бурбонский убедил молодого Людовика изменить свою позицию, но не без некоторого приукрашивания правды: он сказал Дофину, что все его друзья также будут помилованы. Успокоившись, Людовик решил взять с собой трех своих главных баронов, когда вместе с герцогом Бурбонским отправился в Кюссе, где Карл VII обосновался вместе с двором. Но немного не доехав до города они встретили гонца, который предупредить спутников Дофина, что король не помиловал их и отказывается их принять.
Людовик понял, что его обманули. Взбешенный, он обратился к герцогу Бурбонскому и сказал:
Итак, дорогой друг, вы не смогли заставить себя рассказать нам, как все было обстряпано, и что король на самом деле не помиловал тех, кто был мне верен[11].
После этого он торжественно поклялся, что при таких условиях он отказывается подчиниться.
Герцог Бурбонский спокойно ответил:
Монсеньор, все будет хорошо, не сомневайтесь. Но сейчас Вы не можете вернуться, потому что королевский авангард отрезал нам дорогу.
Однако потребовалась вся настойчивость его спутников, чтобы убедить Людовика, что он ничего не выиграет, если будет сопротивляться дальше.
Когда Дофин снова встретился с отцом, тот не утратил своего обычного спокойствия и ждал его в комнате один. После того как Дофин и герцог Бурбонский трижды преклонили колени, как это было принято, король сказал:
Людовик, добро пожаловать. Вы пробыли в пути долгое время. Идите и отдыхайте в своих апартаментах, а завтра мы с вами поговорим.
Когда Людовик вышел из комнаты, король произнес перед герцогом Бурбонским длинную тираду о его преступлениях.
На следующий день после мессы Дофин и герцог предстали перед королем и его Советом. Они смиренно умоляли короля помиловать трех баронов, которых он принял. Карл отказался, но заявил, что упомянутые бароны вольны вернуться в свои дома.
На это Людовик не мог не ответить:
Государь, в таком случае я должен изменить свое решение, ведь я обещал им помилование.
Никогда еще король не был так уступчив:
Людовик, ворота открыты, и если они недостаточно широки, я прикажу снести шестнадцать или двадцать туазов стены, чтобы Вы могли проехать там, где считаете нужным. Поезжайте, если Вам угодно, ибо с Божьего благоволения мы найдем кого-нибудь из Нашей крови, кто поможет Нам лучше сохранить Нашу честь и суверенитет, чем это делали Вы до сих пор.
Не дожидаясь ответа, Карл обратился к герцогу Бурбонскому, который поспешил выразить ему свое повиновение и дать клятву быть вечным слугой короля.
Людовик остался. Однако в течение нескольких дней он обнаружил, что все слуги его двора уволены, кроме его духовника и повара, а кроме того, он должен был появиться в обществе придворных своего отца в городах, которые поддержали его мятеж и чьего подчинения только что добилась королевская армия.
Жители Франции, которые не так давно узнали о восстании гуситов в Праге, столице Богемии, назвали этот мятеж королевских принцев Прагерией. Она не вызвала особого сочувствия в королевстве, но те, кто больше всего пострадал от войны с англичанами, не могли не сожалеть о том, что Карл VII не так хотел продолжать войну с ними, как стремился привести к покорности своего сына. Епископ Бове смело написал королю, что его двор является местом обитания нечестивых льстецов.
Каким слабым утешением это [подавление Прагерии] было для нас, ваших бедных овец, которые находятся здесь, на границе. Мы бы предпочли, чтобы вы отличились каким-нибудь другим способом, а не покоряли моего самого дорогого господина, Монсеньёра Дофина, вашего единственного сына, и других ваших родственников, которыми вы недовольны.
Все же окружению короля удалось убедить его предоставить сыну частичный контроль над Дофине и выделить ему новые земли, чтобы увеличить его доходы.
3. Принц живодеров
Первое столкновение с реальным миром обернулось для Людовика тяжелым уроком. Это научило его, насколько хрупки амбиции, когда нет опыта, чтобы их умерить, и если он на мгновение поверил, что его сила непреодолима, то унижение, которое он пережил, больше не оставляло места для таких иллюзий. Не тратя времени на демонстрацию своей уязвленной гордости, он на какое-то время затих, размышляя о том, что с ним произошло. Решив подчиниться, он сделал это полностью и взял за правило извлекать максимум пользы из своего подчинения. По отношению к магистру своего двора, графу Пардиаку, которого он посадил под арест за то, что тот продолжал хранить верность королю, принц занял глубоко уважительную позицию, приняв его обратно к себе на службу и оказав ему теплый прием. Людовик также стал искать примирения с графом дю Мэн и другими фаворитами своего отца. Из Прагерии он сразу же извлек урок: ни ему, ни королевству нечего ждать от великих баронов и их феодальных притязаний. Решив научиться военному и политическому делу, он поселился при дворе, как любой другой молодой сеньор, чью карьеру еще только предстоит сделать, и смирился в ожидании подходящего случая.
Людовик видел, как офицеры короля Карла предпринимали в тщетные попытках освободить осажденный англичанами Арфлер. Летом следующего, 1441 года он принял участие в кампании против Понтуаза, ворот в Нормандию, который окончательно пал в сентябре. Он спокойно игнорировал ухаживания за ним группы принцев, ревниво относившихся к растущей власти короны. В начале 1442 года он принял участие в экспедиции против английской Гиени[12]. Согласно хронике, остаток года Людовик провел, сражаясь в королевской армией в качестве подчиненного командира. Большинство опорных пунктов, захваченных в Гиени,