– Ты бы окно открыл, – сказал он, глядя на облако дыма, колыхавшееся вокруг Соколова. – А Фриновского перевели?

– Угу. – Александр сделал неопределенный жест рукой с папиросой. – Он на взятке погорел.

– Я думал, он не дурак, – вырвалось у Опалина. Фриновского он помнил хорошо: обходительный, улыбчивый – так и хочется сказать – господин, всегда стремившийся подружиться с лучшими сыщиками, поручить им максимум работы, а в итоге заграбастать себе все награды за успешное раскрытие дела. Людям, которых он использовал, Фриновский льстил тонко, без подобострастия, знал по имени-отчеству всех начальников, а также их жен, и вообще был вхож всюду, где чуял для себя хоть малейшую выгоду. За руку его никто никогда не поймал, но муровцы давно раскусили все его приемы и с интересом ждали, останется ли следователь «на коне» или пойдет эпохе на закуску. Честолюбивые планы Фриновского не ограничивались одной профессией следователя: уже он зацепился за кино, уже консультировал фильм – само собой, шпионский детектив – по мотивам одного из своих дел, и тут…

– Так он натурой брал, – хмыкнул Соколов. – Допустим, у подозреваемого жена красивая, или любовница, или дочь. Чем не повод оказать человеку снисхождение? Виноват, но со смягчающими обстоятельствами, или там состояние аффекта, или еще что-нибудь. Ну, так вот, приглянулась Фриновскому одна гражданка, девятнадцати лет от роду, происхождения, прямо скажем, не слишком пролетарского, да еще и папаша ее по делу проходил. Он и стал подбираться: дескать, только от меня зависит, посадят отца или нет, но я-то человек незлой, мне только немного женской ласки надо, и я так все оформлю, что никто папу вашего не тронет…

– А дальше? – спросил Опалин терпеливо, хотя история Фриновского уже была ему в общих чертах известна из слухов, долетевших и до угрозыска.

– А дальше – самое интересное. Фриновский точно знал, что за гражданку и ее отца заступаться никто не станет, а если они вздумают жаловаться, всегда сможет заявить, мол, клевета, потому как товарищ он был осторожный и никаких улик не оставлял. Только рожа у него не та, чтобы вдохновить на любовь в девятнадцать лет, и данного факта уже ничем не исправить. Короче, посмотрела гражданка на его рожу хорошенько, и так ей стало тошно, что пошла она на людную улицу и бросилась под машину. Отделалась ушибами, но в машине ехал один профессор, и он захотел узнать, в чем дело. У профессора связи, он человек известный, вот все и завертелось. – Соколов яростно смял в пепельнице докуренную папиросу. – Словом, Фриновского взяли, а меня поставили перепроверить все его дела за последние годы. – Александр кивнул на стопку папок на краю стола. – Я тут на всякий случай запросил еще материалы за конец двадцатых. Вот ведь какая штука: во время НЭПа Фриновский вел дело одного жулика, который занял у государства миллионы, посулил «золотые горы», а деньги, само собой, украл.

– И Фриновский его отпустил?

– Нет, но так ловко вел расследование, что жулик успел сбежать за границу. И как интересно получилось: жулик смылся, а Фриновский через некоторое время почему-то стал жить в его квартире. Пять комнат, не считая мебели и прочего. И жена его стала часто по ювелирам ходить. Ты его жену видел? Если нет, то ничего не потерял – на нее вообще без слез не взглянешь…

Опалин почувствовал, что болтовня Соколова начинает его утомлять. Он досадливо шевельнулся на стуле, и следователь тотчас уловил и верно истолковал этот немой сигнал.

– Ладно, с Фриновским всё, – словно спохватился Соколов, поворачиваясь на стуле к массивному сейфу, стоявшему у стены. Звякнул ключ, протяжно запела отворяемая дверца. – Короче, навел я в Ленинграде справки о твоей знакомой гражданке. Арклина Мария Георгиевна, – нараспев проговорил следователь, – в тысяча девятьсот тридцать восьмом году по делам не проходила, не задерживалась, несчастных случаев с ее участием тоже не отмечено.

– Это я знаю, – хмуро ответил Опалин. – Я уже посылал запросы. Но я о другом тебя просил.

– Вот, пожалуйста. Неопознанные женские трупы по Ленинграду и области, женщины приблизительно двадцати восьми – тридцати лет, рост около ста шестидесяти восьми сантиметров, телосложение среднее.

И Соколов в два приема плюхнул на стол со стороны собеседника две объемистые пачки дел.

– Прошу, – иронически промолвил следователь, делая широкий жест. – Это все, более-менее подходящие под твое описание. Убийства и несчастные случаи. И так, для порядку: о том, что гражданка Арклина вообще пропадала, никто никуда не сообщал.

– Я знаю.

– Только так: я, конечно, договорился на месте, но эти бумаги желательно не задерживать, я должен буду вернуть их обратно.

– Я сейчас же просмотрю, – ответил Опалин, хватаясь за самое верхнее дело в первой пачке. – Саша, – с запозданием добавил он, – с меня причитается.

– Ладно, – легко согласился Соколов. – Купишь мне папирос.

Оба рассмеялись. Следователь вернулся к изучению старых дел своего предшественника, а Опалин принялся просматривать материалы из папок. Черно-белые фотографии, иногда довольно мутные, так что приходилось напрячься, чтобы понять, что именно на них изображено. Протоколы, написанные самыми разными почерками. Убийство, убийство, несчастный случай. Смерть от удушения, от удара по голове. Множественные колотые раны. Жертва застрелена в упор. Попала под трамвай…

Не опознана. Труп принадлежит неизвестной. Нет документов. Тело не опознано. Не…

Можно ли вообще сказать «труп принадлежит»? Кому – человеку, которого больше нет? Земле? Впрочем, сейчас тела по большей части кремируют…

Наконец, Опалин закрыл последнее дело и молча положил его на стол. Соколов исподтишка наблюдал за ним поверх бумаг, которые просматривал. Он опасался, что если Ваня найдет то, что искал, его реакция может оказаться непредсказуемой. Но по лицу Опалина следователь понял все еще до того, как тот заговорил.

– Ее тут нет.

– Там несколько разложившихся до неузнаваемости, – негромко напомнил Соколов. – Уверен?..

– Уверен. Таких вещей она никогда не носила. Ну и разные детали не совпадают.

Следователь отложил бумаги. Помимо всего прочего, он чувствовал и профессиональный интерес, который даже не считал нужным скрывать.

– Расскажи мне еще раз, как именно она исчезла, – попросил Соколов.

– Села на вокзале в поезд до Ленинграда. Больше я ее не видел.

– Билет был до Ленинграда?

– Да.

– Ты ее провожал на вокзал?

– Нет, она мне запретила. Но я все равно проследил, ну… чтобы все было в порядке.

– Вещей она много с собой взяла?

– Один небольшой чемодан. Обычный, коричневый, с металлическими уголками.

– То есть уезжала ненадолго?

– Мы были вроде как в ссоре. Сказала мне, чтобы я ее не ждал.

– Зачем она ездила в Ленинград?