В дверь постучали. Сколько уже прошло? Сутки или больше? Я открыл глаза, я так давно не слышал этого стука, что мне показалось, будто стучат за стеной. Стук повторился. Рита…

Я открыл дверь.

На пороге стояла темноволосая пожилая женщина в теле, низкого роста. Я прозвал ее «крошка Цахес». Нет, не потому, что она была уродлива. А потому что я всегда чувствовал ее двуличие. Эта старуха приходила раз в месяц брать с меня арендную плату, а заодно просунуть через порог свой длинный нос – не привел ли я кого-нибудь еще в ее роскошный дворец, в восхитительную обитель, к которой она относилась очень бережно.

– Стены на месте, леди?

– Не язви, мой мальчик. Я пришла сообщить, что поднимаю арендную плату. К тому же, ты задолжал мне за прошлый месяц. Даю тебе два дня, чтобы подумать, если что – у нас во дворе в летние ночи не так уж и холодно, можно заночевать на скамье.

Я молча кивнул.

«Какой восхитительный юнец», – сказала про себя «крошка Цахес» напоследок.

Возвращаться к Эн Ронни – это было все равно, что потерять свое лицо.

– Здравствуй, Габриэль. Я тебя вижу чаще, чем ты свое отражение. Почему ты такой небритый? Снова всю ночь не спал? Я только сегодня думал о Рите…

– Эн, я согласен!

Я подумал, что если проработаю у него неделю-другую, то смогу закрыть свой долг и оплатить следующий месяц. А там придумаю, как мне достать еще денег. Надеюсь, к тому времени Рита ко мне вернется и я допишу свою книгу. Меня примет издательство и я…

– Хорошо, Габриэль, хорошо. Но для начала приведи себя в должный вид. Прими душ, выспись. Я могу порекомендовать тебе хороший парфюм. Мне нужно, чтобы ты был свеж, бодр, и чтобы от тебя приятно пахло. Да, вот – возьми, это тебе аванс. Жду тебя завтра в девять утра, не опаздывай. Буду рад скрашивать свои серые будни с таким замечательным собеседником, как ты!

Он протянул мне сорок долларов. Я не взял его деньги, а лишь улыбнулся и ушел прочь.

– До завтра, Габриэль!

«Меня зовут Рита, это выдуманное имя, чаще всего меня называют Музой. У меня есть ключ к душе человека, и оттого люди считают, что я тайна человеческой души. Безумцы называют меня проклятием. Но я – талант, а потому смертные мечтают мною обладать и лишь бессмертные мечтают меня себе подчинить…»

* * *

Я закрывал глаза, лежа на своем старом неудобном матрасе, а когда открывал их, то попадал в совсем другую комнату, она была размером в несколько раз больше моей, а в воздухе пахло ее духами. Я подходил к окну и долго смотрел во двор, мне казалось, что если Рита и вправду вернется, то она будет проходить через эту арку.

Я заваривал себе чай с бергамотом и садился за рукопись. Я перечитывал ее с самого начала, время от времени поглядывая на матрас, нет ли там Риты. А когда садился писать, у меня не хватало слов, словно я водил голой, сухой кистью по чистому полотну – мои краски исчезли. У меня был сюжет, и мои герои по-прежнему звали к себе, но я больше за ними не следовал, ведь к моим ногам были привязаны камни.

Ночи стали длинными, слишком тяжелыми для меня, как для человека, который себя исписал, но до сих пор слышит голоса рожденных под его пером. Они не оставляют меня в покое даже ночью, наступление темноты – это приближение долгой, мучительной пытки. Меня замуровали заживо в стену, я не мог пошевелиться, не мог издать даже звука, а они меня звали, призраки ушедшего вдохновения. Душевная мука – не следовать этому зову.

Звонок, предупреждающий меня о новом посетителе.

– Доброе утро, Габриэль. Ты наконец выспался? Это уже совсем другой разговор. Выглядишь просто замечательно. Давай, я тебе объясню все азы этого тонкого, завораживающего занятия. Я называю это «искусство продажи чужих книг».

Он, как всегда, смаковал. Мне больше не хотелось его убить, ведь это было бы слишком легко. Я не поддамся больше внезапным вспышкам гнева, теперь мне хочется уничтожить Эн Ронни его собственным оружием. И на каждую его провокацию я отвечал своей улыбкой.

Он объяснил мне, как пользоваться кассовым аппаратом, и рассказал все дешевые трюки, которыми пользуются продавцы, чтобы заставить посетителя купить ту или иную книгу. Кстати, я и не знал, что на главных стеллажах магазина, в ряду бестселлеров, случайно «затериваются» две-три книжки, которые хуже всего продаются.

Звонок. Я смотрел на мужчину, который листал Хемингуэя. Отличный вкус, признаю, я считаю его труды хорошей, мужской литературой. «По ком звонит колокол» – единственное произведение о войне, которое я осилил.

Зазвенел колокол.

Мое лицо было полно спокойствия, но появилась внезапная мысль о том, как надо мной подшутила судьба.

– Габриэль, а знаешь ли ты…

Ко мне подошел мой босс.

– …Что твои читатели не умеют хранить верность. Ведь быть верным тебе – это значит отказаться от других писателей, не менее отменных. Читать всю жизнь одного автора – это как крутить по кругу одну и ту же пластинку, а в этом мире ведь так много замечательной музыки.

– Эн, мне кажется, что твои читатели никогда не слышали хорошей музыки, а потому могут судить о произведении лишь отталкиваясь от собственных чувств.

– Верно, мой друг, верно. Но что это за понятие «мои читатели», «твои», «плохая книга» и «хорошая», ведь люди-то одинаковые и вне зависимости от качества содержимого, истинный читатель – это литературная шлюха, которая через свою постель проведет ни один десяток авторов, прежде чем застелит свежую.

Спорить с ним я не стал, так как счел это занятие бессмысленным. Судя по багажу его знаний, он и есть тот самый «истинный читатель».

Я улыбнулся собственным размышлениям, а он вернулся к своему привычному занятию – чтению прессы. За весь день не произошло больше ничего интересного. Я продал сорок семь книг и сорок три из них были «детищами» современных авторов, в том числе Эн Ронни – девять книг. Я уже мысленно репетировал ответ на его вопрос: «Каково это – продавать мои книги?». Пора сжечь этот плакат на витрине, чтобы не вводить людей в заблуждение. Мне казалось, что завтра они вернутся в негодовании, чтобы потребовать назад свои деньги.

– Вот твоя зарплата, Габриэль. Жду тебя завтра! Какой чудный выдался день.

Я взял его деньги и вышел из книжного. Все это время я думал о Рите.

* * *

Еще одна бессонная ночь, я пытался подчинить себе волю Риты. Иногда она приходила на мой зов, но ее образ по-прежнему был туманным и каждый раз, когда я пытался прикоснуться к ней, она медленно растворялась в воздухе. Я пытался за нее ухватиться, повести за собой, но все мои попытки были тщетны.

Рукопись лежала у окна нетронутой.

Новый день.

– Доброе утро, Габриэль. Как твоя книга, много уже накоплено листов? Тебя угостить кофе? Кстати, чудесно выглядишь.