мне показалась, что в этого волка вселился дух моего отца. Как ты думаешь, Борте, когда я покину этот бренный мир, куда переселится моя душа?..

Не дождавшись ответа от жены, Чингисхан поспешил сам ответить на свой вопрос:

– Я думаю, стану волком. Потом я дождусь тебя. И мы, как та пара волков, будем продолжать свою жизнь там, в горах. Горы – это сила… – Он снова закрыл глаза. Лицо гурхана стало спокойным и умиротворенным. Женское чутье подсказало Борте, что жизненная силы Чингисхана уже на исходе, и он хочет попрощаться с детьми. Она нагнулась к его уху и спокойным голосом спросила:

– Ты хочешь увидеть детей?

Потом нежно погладила его за руку и, когда он открыл глаза, заглянула в них и поцеловала в лоб. Чингисхан, наверное, впервые так отчётливо осознал, что, как и горы, женщина – это сила, и мир держится не только на войнах, но и на любви. Ему захотелось крепко прижать Борте к своей груди и ощутить, как бьётся её сердце. И сейчас, когда надо было сказать ей что-то касающееся, их сокровенного, он лишь тихо вымолвил:

– Позови сыновей.

– Они все эти дни стоят здесь, у твоей ханской юрты, и в покорности молятся, чтобы вечное небо послало тебе здоровье, мой хан, – сказала она. Потом вышла из юрты и сделала знак нукеру у входа, чтобы он не пускал в юрту никого постороннего. Затем обратилась к сыновьям, которые стояли поодаль в ожидании матери. Она посмотрела на детей, скорбевших из-за болезни отца. «Как повзрослели и возмужали вы, мои жеребята», – подумала Борте. Перед ней стояли настоящие батыры, и каждый из них стоил если не одного тумена, то тысячи нукеров – точно. Она с материнской гордостью взглянула на них.

– Дети мои, отец призывает вас к себе, попрощайтесь с ним, – тихо сказала Борте, и, уже не в силах сдержать слёзы, заплакала. Но плакала она беззвучно. И лишь плечи её вздрагивали, и они выдавали, что Борте смирилась с ожидающей её потерей.

***

В ханскую юрту вошли Угэдей, Чагатай и Толуй. Став на одно колено перед ложем отца, положив правую руку на сердце, они застыли в ожидании его слов. Чингисхан окинул их отеческим взглядом:

– Знание правды – вот главная мудрость жизни, – так начал он. – Я покидаю вас, дети мои. Мечта моя сбылась, я объединил всех монголов. В нашем государстве царит мир и покой. Следуя закону «Священной Ясы», вы можете на долгие-долгие века обеспечить нашим потомкам благодатную жизнь. В этом и заключается истинное дело мужей…

Он замолчал, и вдруг ему подумалось: «Счастливый я отец. Мои дети умны, исполнены достоинства. Я ценю их не только как сыновей, но и как воинов. Каждый из них стал личностью, они ценимы и войском, и своим народом. Не это ли главная моя победа? Ведь в жизни редко бывает, когда все твои дети становятся один лучше другого». Чингисхан, наполненный отцовским чувством гордости, неторопливо продолжил:

– Я хочу, чтобы после моей смерти никто не оплакивал меня. Мы не должны показывать врагу свою слабость.

С каждым словом Чингисхана выражение лиц его сыновей становилось всё более скорбными. Иначе и быть не могло. Каждый из них, хоть и не хотел себе в этом признаться, осознал всем нутром, что их отец, покоритель вселенной, умирает. Никто не в силах изменить то, что предначертано небом. И он – обычный человек, как и все остальные смертные, со своими печалями и радостями.

– Отец, – промолвил Угэдей и на его глаза навернулись скупые мужские слёзы. Голос его дрогнул. – Мы, твои дети, желаем вам ещё сто лет здравия. Вы поправитесь, и ваш недуг отступит от вас, – с чувством произнёс он от имени братьев, так и не решившись смахнуть предательскую слезу, которая скатилась по его лицу. Эта капля не ускользнула от взора Чингисхана.

– Капля дождя не напоит даже одну овцу, но тысячи капель заставят выйти из берегов реку. Одна слеза батыра может расколоть камень. А слеза матери – скалу. В чём сила мужчины? Уважать мать и отца, которые дали ему жизнь. Принимать правду такой, какая она есть. Дети мои, мы можем как угодно называть мой недуг. Хворью, болезнью или еще как-нибудь. И мы можем кого угодно обманывать, успокаивая себя, что великий Чингисхан не может вот так просто взять и умереть. Запомните одну истину. Себя самого никогда не обманешь. Я чувствую, что мне пора на покой…

Чингисхан замолчал и перевёл дух, потом спросил их:

– Помните, дети мои, я когда-то спросил вас – какое наслаждение выше всех наслаждений? Тогда ты, Толуй, ответил мне: «Высшее блаженство заключается в том, чтобы тренировать своих аргымаков, бродить вдоль глубоких озер, спускать своих ястребов и устраивать охоту на птиц, ловя серых уток». Чагатай, ты же сказал тогда, что «высшим блаженством является подавить врага, опрокинуть наездника, расторгнуть сговорённых и привести с собой добычу». Так ты ответил, Чагатай? – спросил он слабеющим голосом у среднего сына.

– Да, отец. Это были мои слова, – поспешил подтвердить Чагатай, склонившись в почтении.

– Угэдей, а ты помнишь, что ты ответил мне?..

– Да, отец. Тогда я дал такой ответ: «Полагаю, что лучшим наслаждением будет, если обеспечить процветание великому государству, созданному трудами нашего отца-хана, жить в благоденствии со своим народом, и держать в порядке дела государственного управления, дать возможность наслаждения старейшинам и обеспечить спокойствие подрастающей молодежи», – и Угэдей склонил голову.

Чингисхан некоторое время молчал, потом опять заговорил:

– Да, слова Угэдея были вполне правильны… Я скажу вам так: если дела государственного управления находятся в порядке, если хан государства мудр и искусен, если начальствующие его братья обладают совершенством, если давшие ему жизнь отец и мать живы и невредимы, если у него имеются знающие чиновники, если он располагает войском, способным подавить врага, если его дети и потомки будут здравствовать до скончания веков, если ему будет покровительствовать вечный дух вселенной, то в этом и будет заключаться его несравненное великое блаженство. Дети мои! Следуйте повелению своего сердца и живите так, как я учил вас, – в правде с самим собой. – Эта речь Чингисхана оказались последней, и свет в его глазах стал меркнуть. Его сознание провалилось в бездну.

– Борте, Борте где ты… – уже не видя ничего вокруг, позвал Чингисхан свою суженую.

– Я здесь, мой Темуджин, – отозвалась она и поспешила к изголовью постели, став рядом на колени.

– Знаешь, Борте, что самое трудное было в моей жизни?

– Не знаю, мой благородный отец моих детей.

– Самое