и в целом. – Он посмотрел на руки. – С подобными мне стараются… не конфликтовать без особой на то надобности.

И Чарльз ему поверил.

– Что же до прочего, то… деньги всегда вызывают интерес. А Орвуды весьма и весьма состоятельный род. С учетом же наших особенностей и, как вы утверждаете, специфики работы того… человека, логично предположить, что я желал бы решить свои семейные проблемы.

План Чарльзу все-таки не нравился. Большей частью потому, что ему самому в этом плане роли не отводилось.

– Что же касается вас… – Взгляд Орвуда был полон бесконечного терпения. И графу сразу стало стыдно за свои мысли. – То, полагаю, слегка изменив внешность, вы можете оставить этот дом и пройтись по здешним злачным местам. Вероятнее всего, они окажутся более злачными, чем те, которые наверху. Прогуляйтесь. Порасспрашивайте. Послушайте, о чем говорят люди. Не может такого быть, чтобы подобные реформы совсем не вызвали отклика.

Он замолчал.

А вот Эдди потер подбородок:

– Оно-то так, но… в городе неспокойно. Я шкурой чую. Как бы не вышло чего с вами… Вы, может, и некромант, но и тут тоже умельцы сыщутся.

Чарльз подумал, что уходить придется с боем.

Наверняка.

Мысль, как ни странно, успокоила. И он осторожно погладил теплую щеку своей жены.

Жены.

Надо же.

А Чарльз, похоже, начал привыкать к мысли, что у него теперь есть жена.

Глава 7,

где речь идет о драконах, истории и одержимости

Каков мир с высоты драконьего полета? Крохотный. Будто золотая бусина на синем бархате. Помню, когда-то давно, когда я была совсем маленькой, а дом еще держался, у мамы имелись бусы. Жемчужные. И она доставала их из коробки, примеряла, глядела на себя в зеркало и тихо-тихо вздыхала. И думала наверняка, что я маленькая и не понимаю.

Все я понимала.

И бусы те любила. Я перебирала жемчужину за жемчужиной, и каждая представлялась особенной. Как этот мир внизу… и пахнет от него так же: старой ветошью, которой жемчужины натирали до блеска, и лавандой. Веточку ее матушка хранила в коробке.

Я взмахнула крыльями, поднимаясь все выше.

– Осторожнее, проклятая, – сказал золотой дракон, складывая крылья. – Небо тонкое, не выдержит и порвется.

Дурак. Как небо может порваться?

Оно ведь не из бумаги, что бы там Мамаша Мо ни говорила. Это слои атмосферы, которая при подъеме становится разреженной. А аппараты тяжелее воздуха взлететь не могут. Это кто-то там доказал. Я читала статью в газете.

Помню газету.

И статью.

И крылья держу распахнутыми, позволяя ветру наполнять их. И мы спускаемся. Мир утрачивает сходство с жемчугом, а к нам тянутся отроги Драконьих гор. В них, оказывается, действительно жили драконы.

Полет обрывается вдруг, как оно только во сне бывает.

– Оставайся, – предложил дракон, принимая такое неправильное человеческое обличье. – И мы будем подниматься в небо каждый день!

Сердце забилось.

Я все еще помнила, что нахожусь во сне. Что все это – не взаправду, каким бы настоящим ни казалось. Но там, наяву, у меня никогда не будет крыльев.

И мир не превратится в жемчужину.

И…

– Нет. – Я покачала головой и потребовала: – Расскажи.

– Что именно?

Мы вновь были на площади, правда теперь только вдвоем. И ни помоста, ни трона, ни других драконов, не говоря уже о людях.

– Они ушли. И дальше?

– Дальше появились подобные тебе. Сперва глупая рабыня не ответила любовью на взгляд Огненного Духа, и тот разгневался. Мы стали легко впадать в ярость. Он оторвал ей голову, а саму скормил соплеменникам, которые славили его за щедрость.

Меня передернуло.

– Но позже… позже случилось странное. Они, отведавшие плоти, вдруг утратили любовь и веру. Тогда это сочли неудобным происшествием и только. Но не прошло и месяца, как вновь случилось нечто подобное, но в другом месте. И в третьем… пока ничего серьезного, что потребовало бы многих сил. Мы сочли, что искры истинного пламени стали гаснуть, что на наш взгляд свидетельствовало об одном: малым народам оставалось недолго. Конечность их существования была предопределена. Так мы думали. Но потом… потом вдруг замолчал еще один город. Не прошло полсотни лет, как и другой. И третий… Они просто исчезали. А мы были слишком заняты собой, чтобы обратить на это внимание.

Площадь полнилась жизнью, но та существовала где-то еще, словно в мгновеньи до меня. Или после? Главное, что эта жизнь проявлялась полуразмытыми тенями.

Если приглядеться, то угадывались очертания людей.

Или нелюдей.

– Сколько их всего было, городов? – уточнила я.

– Дюжина. Изначально. Я застал существование шести. Следом умерли еще три.

– И вы не пытались узнать почему?

– Нас это не интересовало.

– Но… – Услышанное плохо укладывалось в моей голове. – Там ведь тоже были драконы? Такие, как ты?

– Были, – согласился Кархедон. – Но видишь ли, проклятая, мы давно утратили связи с ними. Мы жили каждый сам по себе.

М-да, что тут еще скажешь.

– И лишь когда замолчал город Огненных Камней, от которого к нам поставляли рабов, мы испытали некоторое удивление.

Надо же. Удивление.

Охренеть.

– И то далеко не сразу, но лишь когда выяснилось, что поток жизней, нас питающий, иссяк. – Дракон вновь стал драконом, зубастой чешуйчатой тварью, по-своему красивой. Только я уже не обманывалась этой красотой.

Тварь – она всегда тварь.

– Пятеро сильнейших поднялись на крыло и отправились в путь, но оказалось, что крылья наши стали тяжелы, а город крепко держит нас. Мы мнили себя его хозяевами, а на деле оказались пленниками.

– То есть не было никаких богов и проклятья?

– Боги? Богов не было. Что до проклятья, то… мы сами, как я понимаю, стали своим проклятьем.

Наверное, на этом месте мне следовало бы преисполниться сочувствия, только не вышло. Я лишь пожала плечами: мол, и такое случается.

Но хотя бы промолчала.

Это уже достижение!

– Многие пытались вырваться и… возвращались назад, ибо там, за границей города, вдруг возник совсем иной мир. Мир, в котором нам не было места.

Нет, все равно не сочувствую.

Вот такая я черствая тварь. Или тварь не я?

– Последней замолчала Аметистовая Пристань. Небольшой город, возникший рядом с шахтами. В них добывали огненные аметисты. Камни, равных которым по красоте и силе не было.

Дракон замолчал.

А я подумала, что такой пастью, как у него, разговаривать не слишком удобно. Хорошо, что мы во сне. Во сне пасти говорить не мешают.

– Наверное, именно тогда я понял, что мы следующие. Что тот, новый мир нас не пощадит.

Догадливый, однако.

Но я вновь проявила несвойственное мне прежде благоразумие