– Сестры, мы переживаем сегодня одно из самых тяжких искушений, если не самое тяжкое, в истории монастыря. Я уж не говорю о том, что все происходящее позорно и скандально и может необратимо повлиять на жизнь нашей благословенной обители, – матушка широко перекрестилась. Монахини последовали ее примеру. – Но, видит Бог, огласки уже не избежать. Полчаса назад мне звонил владыка, – все сестры будто встрепенулись. – Он просит подробных и правдивых разъяснений, так как до него уже дошли слухи, что у нас неладно. – Матушка потупилась. – А посему приходится подключать к делу светские силы правопорядка. Правда так правда. Конечно, рьяные наши доброхотки, – снопик искр в сторону подруг, – поспособствовали разжиганию скандала своим приездом и «обработкой» матери Нины.

Вдруг матушка оставила весь пафос и, будто устав, заговорила просто, не модулируя голосом.

– Неужели это расследование вернет нам Калистрату? Ничего не изменишь. Все свершено. И если злодей действительно осмелился поднять руку на невесту Христову, я не желала бы быть свидетелем Страшного суда над ним. – Сестры снова, будто по команде, перекрестились. – А воровство… С этим, думаю, мы разобрались бы и сами рано или поздно. Но теперь – отдаемся на милость Божию и расторопность полиции. В которую лично я ни секунды не верю. А ты, мать Нина? – вновь на лице появилась грозовая туча.

– Будем молиться, чтоб злодей, или злодеи предстали перед судом. Земным, – тихо ответила Нина.

Матушка досадливо махнула на нее рукой.

– Вас, Фотиния и Иулия, мне и вовсе не хотелось бы видеть в обители, но до похорон сестры потерплю. И благословляю Фотинию на просмотр бухгалтерских бумаг. – При этих словах кругленькая Евгения вскинула руки, завертела в возмущении головой. – Благословляю, мать Евгения. Глаз опытного бухгалтера мне нужен. Ничего, потерпишь проверку, и так тебе тут вольница! А тебе, Иулия, в качестве епитимии, или послушания, называй как хочешь, назначаю приведение в порядок нашей бестолковой клумбы у корпуса, которая только позорит звание монастырского цветника! И еще – осмотр всего огорода. Что, как, где не так? Полный список советов и замечаний.

– Прогрелась ли земля, матушка? У меня на участке еще на полштыка не оттаяла, – покачала головой Люша.

– Ничего, вон мать Мария неделю уже на штык копает. Так ведь? – улыбнулась она в сторону рябой сестры с остановившимся взглядом.

– Копаю, матушка, вовсю копаю, – еле слышно, с подобострастной улыбкой заговорила сестра, которую, оказывается, звали Марией.

– Мать Нина, сохранился у тебя телефон того следователя, что приезжал к нам? – уже переключилась на другое игуменья.

– Найду, матушка. Только он приезжал-то года три назад или больше.

– Это вы про бесчинства подростков? Когда бутылки с зажигательной смесью кидали в стену и одного мальчишку порешили? – заголосила мать Евгения. – Это два года назад было, под Преображение. Я очень хорошо помню.

– Ну, вот и звони, – прервала буйные воспоминания казначейши, даже не посмотрев на нее, матушка, обращаясь исключительно к Нине.

На этом грозное собрание, которое обернулось полным «торжеством справедливости», закончилось. Сейчас и стены, и обстановка сестринского корпуса показались Иулии более уютными и жилыми, и она с тоской подумала об убогости их паломнического обиталища. После собрания между подругами и монастырской «верхушкой» установились как бы негласные компаньонские отношения: делаем одно дело, каждый на своем «фронте». Встав из-за стола, Светка, не взглянув на Люшу, помчалась с квохчущей Евгенией и посмеивающейся Капитолиной в бухгалтерию – комнату на втором этаже. Нина схватилась за телефон, матушка с Марией испарились в неизвестном направлении, и Люша в результате осталась в гордом одиночестве перед длинным, заваленным жухлой прошлогодней листвой цветником. «Хорошо бы для начала узнать, где у них грабли». В кармане куртки запиликал телефон. «Са-ашка…» – заулыбалась новоявленная трудница, посмотрев на аппаратик.

– Я уж боюсь звонить – два часа вокруг телефона брожу, – начал муж без вступительных нежностей.

– Ох, поначалу было страшновато. Теперь вроде какие-то отношения налаживаются и с игуменьей, и с сестрами.

– Ты когда приедешь-то, сыщица? У меня всего две котлеты в холодильнике, и спать я один совершенно не могу, ты же знаешь. Сказки на ночь, то да се…

У Люши сжалось сердце: она уже успела за этот трудный день соскучиться по мужу, дому, даже по осточертевшей рассаде. Супруги не привыкли расставаться надолго.

– Я так домой хочу! – прохныкала домоседка-жена, но быстро перешла на информативный бодрый тон, который ей все же был ближе. – Матушка …ну, настоятельница, благословила расследование, так что с завтрашнего дня, думаю, тут закрутится дело.

– И ты приедешь завтра? – радостно вскрикнул Саша.

– Не-ет, мы со Светкой дождемся похорон Калистраты.

– Она пускай ждет, а ты приезжай. Тоже мне, послушница нашлась.

– Не могу, Сашок, нет, – Люша зашептала в трубку, прикрывшись рукой, – тут еще и воровство двадцати миллионов накладывается, представляешь, и вообще Светка одна с ума сойдет, а мне поручили огороды с цветниками.

– Да чтоб мне так жить! – закричал на том конце гневный муж. – Ты им и миллионы ищи, и огород копай! Люш, я жду тебя сегодня домой, и больше ни слова, поняла?!

Маленькая, но смелая жена знала наизусть все театрально-гневливые приемчики мужа, и потому ни капельки не испугалась. Их семья была вполне благополучной, а в благополучных семьях кто правит бал? Правильно! А вторая половина чувствует себя вполне комфортно главой семьи под каблуком.

После разговора с мужем Люша позвонила своей компаньонке-соседке по даче – крепкой, покладистой пенсионерке Полине, проработавшей всю жизнь в конструкторском бюро и всю жизнь копавшейся на своих шести сотках. Теперь она с энтузиазмом и, конечно, не безвозмездно помогала Юле выращивать и продавать овощи и цветы. Дав указания Полине и получив от нее заверения, что все идет по плану и даже лучше: цветники «раскрыты», кусты опрысканы, чеснок и земляника окучены и удобрены, Люша окончательно успокоилась и решительно переключилась на монастырские дела.

…Ариадна, сидя у камина, глубоко затянулась тонкой сигаретой. Отсветы пламени делали ее холодно-красивое лицо загадочным, нездешним. Она вообще напоминала сказочный персонаж – прекрасную царевну. Царевну-несмеяну. Сзади к ней подошел Григорий, требовательно обнял за плечи, будто утверждаясь в своем праве на участие в сказке, ухнул лицо в светлые волосы, шелком драпирующие узкую прямую спину царевны. Женщина мягко отстранилась.

– Эти невесть откуда взявшиеся сестрички-невелички опасны, – Ариадна говорила надсадным, будто простуженным голосом.

– Да чем же? – Репьев сел в пустующее кресло и протянул руки к огню.

– Мне только что звонили – завтра там будут ищейки. Это мы, правда с малой долей вероятности, но предполагали. Но не так же скоро! – Ариадна в раздражении стряхнула пепел в камин.