Я сорвался, как только на мобильник пришло уведомление от Энджи о том, что телефон Славы заблокирован, а ИИ получила команду об удалении файлов. Отследил трекер, вскрыл Энджи мозги, рванул к Вороновой. Бесился.

Бесился, потому что думал, что… Что не просто так она файлы с телефона подтерла, не просто телефон не в зоне. Думал, что следы заметает.

На консьержку ее внизу почти матом орал, в квартиру метнулся…

А там она…

Стоит, смотрит, привычно хмурится и явно не понимает, что я у нее забыл. К стене жмется, будто хочет быть дальше от меня. Хрупкая.

Следы эти уродливые, ярко-красные, белым воротом халата обрамленные…

Дичь какая-то.

До того выбивающая из реальности дичь, что я чуть не наорал на нее, чуть не полез осматривать, стаскивать с Вороновой халат. И сдулся тут же, как только в глаза посмотрел лисьи. Уставшие, стеклянные. Страх на их дне, едва заметный.

Славу не трясло, она не плакала. Спокойная.

Нет. Заторможенная.

Морщилась иногда, когда говорила, когда рассказывала про нападение, но казалось, что реагировала нормально.

А меня не отпускала навязчивая, зудящая в мозгу мысль… Отметины на горле — это все? Все, что он сделал?

А еще она руки терла, запястья. Почти все время, что говорила со мной, скорее всего сама не осознавала, но терла. Говорила и шкрябала ногтем. Раз, другой, третий. На пятнадцатый до меня все-таки дошло, и я отправил Славу в душ.

Почти силой затолкал. Потому что упрямая, потому что самостоятельная слишком, потому что злилась на меня. Вряд ли даже сейчас не поняла, почему я сорвался и приехал.

Я покопался в ее Энджи, пока она в душе была. Попробовал отследить телефон и передвижения, но Слава… все сделала правильно, даже слишком, почти сожгла мобильнику мозги. После парка все обрывалось. Ее смартфон теперь — мертвый кусок пластика с болтами и гайками. В нем даже от базы нихрена не осталось. Взрыв без огня и дыма.

Потом менты приехали. И я решил, что с ними разговаривать Славе сегодня точно не надо. Все отдал, написал за нее заявление, сунул деньги и выпроводил.

А Слава из душа вышла. Вышла, и я успокоился, наконец-то в руки себя смог взять, снова мыслить нормально смог. Почти…

Почти, потому что…

— Он больше ничего не сделал? — я прикоснулся к отметинам на нежной коже. Не знаю, зачем. Все равно ни стереть их, ни отмотать назад.

Слава молчала. Долго молчала. Опять наматывая мои кишки на кулак, я слышал, как стояк за стенкой гудит, как работает вентилятор ее ноута, как что-то стучит у соседей. И ждал.

— Слава! — повторил жестче и посмотрел в глаза, все еще немного затуманенные. Не мог пальцы от ее шеи оторвать. Хотелось касаться… Мог бы зализать — зализал бы эти уродские следы.

— Нет, — прозвучало наконец-то.

И отпустило. Разжался кулак, стягивающий нервы, и я вернулся на место. Чувствовал почти кожей, как Слава напряжена. Расслабилась немного, только когда я попросил показать мне Энджи, спросил о реакции помощника на случившееся.

Работа — привычная и понятная для Вороновой территория. Там она как рыба в воде. Опять закрытая, собранная, строгая и без этой пустоты во взгляде.

Почти.

Потому что Воронова периодически зависала. Словно отключалась. А я слушал ее краем уха и наблюдал за состоянием, вслушивался в голос, всматривался в движения. Скорее делал вид, что работаю, чем действительно работал.

Попытку пошутить про уточку не оценил, но заметил. Потому что язык у Вороновой обычно острее… А сейчас Слава… Непонятная, незнакомая, практически невыносимая. Нежная…

Греби ж…

Я действительно пытался сосредоточиться, с силой возвращал себя в кодинг, но не мог. Не выходило. Сбоило и клинило, будто в первый раз, будто не было этих пяти месяцев, и я снова влетел в нее на всей скорости. С размаха в ваниль и сладость и кошачьи ноты.

Идиот.

А потом она наконец-то сдалась. Уснула. И я отнес Воронову в спальню.

И стоял над ней, как идиот, как двинутый сталкер, и пытался понять, как избавиться от этого бага, как перестать виснуть, залипать и циклиться. Потому что больше всего раздражала именно эта непонятная, невыносимая зацикленность. Она мешала работать и принимать решения.

Я провел рукой по волосам и почти наживую содрал себя с места. Заставил уйти из комнаты, а потом и из квартиры, захлопнув дверь и включив Энджи на охрану.

И уже дома, когда вышел из душа, набрал Андрея. Безопасники, в конце концов, должны знать, что происходит, чтобы мне потом не пришлось объяснять, с какого хрена я требую от них обновить дело Вороновой.

Андрей информацию к сведению принял и выводы сделал верные, судя по выражению лица и интонациям. А я после короткого разговора с ним ушел в лабораторию и проторчал там до семи утра, пытаясь все же отследить местоположение мобильника Славы.

Мне очень не нравилась ситуация с нападением и кражей телефона. Стремная она, с какой стороны ни посмотри, и не имеет почти никакого значения, причастна к этому Воронова или нет.

Телефон отследить все же получилось. Слава ломать, конечно, умела феерически, но создавать у меня всегда выходило круче.

На мигающую точку на карте смотрел, скалясь.

А потом снова висел на телефоне. Чтобы уже в обед вместе с юристом и Андреем сидеть в моем кабинете и рассматривать на мониторе фотки. Красочные такие, яркие. Максимально, что б его, четкие.

На фотках, похоже, был тот самый мужик, который напал на Славу в парке. И урод был однозначно и совершенно точно мертв.

Он валялся возле стены какого-то недостроя, смотрел пустыми глазами в серое небо и его горло выглядело так… будто он натолкал туда бумаги. Измазанное в крови, синюшно-черное, раздутое, набухшее губкой. Рот разодран. От уха до уха почти. Кровь на темной толстовке, кепка рядом валяется.

Прекрасно. Просто, мать его, волшебно!

— Он сидел? — задал Андрей вопрос юристу.

— Сидел, — подтвердил Витя, что, в общем-то, никого не удивило.

Мужик ни хрена не был похож на добропорядочного гражданина. Алкаш как минимум, может, на синтетике застрял. Ясное дело, что его грохнули, как только он свою задачу выполнил. Вопрос в том… Какого… в разодранной от уха до уха пасти куски мобильника Вороновой? И ее ли это телефон вообще?

— Рассказывай, — откинулся я на спинку кресла.

— Деталей мало, — скривился Вит, стаскивая с себя галстук. Скривился так, будто ему член дверью зажало. — Менты сотрудничать не особенно спешат, и дело, скорее всего, застрянет в висяках. Правда, Воронову они какое-то время помурыжат. Так, из любви, сука, к профессии. Но, в целом, я бы не надеялся, что кого-то найдут. Думаю, самоотверженные работники дубины и шокера еще у трупа решили, что и как делать будут: возможно, спишут на него еще пару дел своих. Но на этом все. Расследовать вряд ли будут нормально.