Замолчала, снова потянулась к строчкам, подалась вперед.

Ага. Сейчас.

— Энджи, выход, — отдал я команду прежде, чем Воронова успела меня остановить и что-то осознать.

Мигнуло вокруг черным, потом синим, вспыхнул пучок кода в руках Вороновой, и нас обоих вышвырнуло в реальность.

— Ястребов! — грозное и гневное. Смешное такое. Потому что Слава так же, как и я, пыталась справиться с тошнотой и головокружением, зажмурившись, сжавшись в комок. Меня отпустило первым, и как только отпустило, я стащил с себя очки и перчатки, потом стащил их и со Славы, сжал плечи.

Растерянная, ошалевшая от резкого выхода, снова раздраженная. Как можно не реагировать на нее? Как можно оставаться спокойным? Когда она смотрит так, когда в лисьих глазах муть, так напоминающая ту, что появляется от желания. Когда дышит часто. Когда снова дрожит. Едва-едва, осторожно. Будто боится.

— Игорь, — знакомые, возмущенные нотки… Возражение, готовое сорваться с губ.

Нет уж.

— Трекер считал что-то еще, — начал примирительно, ослабляя хватку. — В кабинете решение сама ты принять не могла. В парке — наоборот. Надо понять разницу в исходниках. Но с этим я разберусь сам. А ты отправишься домой, отдыхать. Потом с Виктором в ментовку.

— Но…

— Домой, Слава. Немедленно, — тонкие, трогательные косточки плеч под моими пальцами ощущались… Охренительно они ощущались на самом деле. Нереально. — Я запущу Энджи на анализ. С этим она справится, — продолжил давить, не выпуская из рук. Смотрел в сосредоточенные, задумчивые глаза. В этот раз сдаваться не собирался.

И Воронова кивнула неуверенно и поднялась слишком резко, выворачиваясь из рук.

Сбежать торопилась.

Сделала шаг назад. И оступилась. Капрон заскользил по гладкому мату, Слава качнулась назад.

Еще миг и приложилась бы беспокойной головой о стеклянный борт.

Слишком резко встала, слишком резко дернулась. Гребаная вестибулярка, слишком резкий выход. Будто не знала, будто в первый раз выходила из контакта.

Я успел перехватить. Дернул за руку на себя. Резко. Грохнулся на спину, ловя гибкое тело и… И все, все, мать твою.

Застыл, замер, воздухом подавился.

И она замерла. Глаза ошалевшие, перепуганные, растерянные. Пряди по лицу в беспорядке, руки мне в плечи уперлись. И тело…

Прижимается ко мне. Бедрами, животом, оседлала мою ногу, дыхание едва слышное…

И снова канаты и цепи, и запах ее вокруг, и губы наверняка сладкие. И муть во взгляде уже совершенно другая. Голодная. Тлеет, мерцает, толкает.

И хочется сжать руки крепче, подмять Воронову под себя, стащить одежду и заласкать, зацеловать, затрахать пока не застонет, не закричит, не выгнется дугой, не упадет обессиленная.

Но…

— Ты в порядке? — грубее, чем хочется. Жестче, чем следовало бы. Хрипло.

И розовый, острый язычок скользнул по раскрытым губам.

Да, мать твою! Она прикончить меня хочет!

Я руки одернул тут же, кипятком полоснуло. Снял ее с себя, присел на корточки напротив. А Воронова смотрела… Смотрела так жадно, так непонятно.

— Пойдем, — подал руку, поднимаясь на ноги. Горело, плавилось, кипело все внутри, грозя перерасти во взрыв. Собственный голос казался чужим.

Слава боялась. Боялась коснуться меня, принять ладонь, опустила глаза, уставившись куда-то в шею. А когда все же тонкие пальцы обхватили мои, вздрогнула. Легко.

И я опять спрятал от нее улыбку.

Добро пожаловать, Воронова, в мой мир.

Станислава Воронова

Я не понимала. Ни хрена не понимала. Это что, мать твою, только что было? Это почему меня вдруг заштормило и закрутило? Откуда этот кипяток в венах, узел внутри?

Что он сделал со мной?

Смотрит опять хмуро. Недовольный. Бешеный.

Я не понимала… Совершенно ничего не понимала, только шла за Ястребом покорно, как овца. И пыталась уложить в голове мысли, избавиться от странной сухости во рту и тумана в мозгах.

Удалось, только когда Игорь выпустил мою руку, и я перестала ощущать этот невозможный жар. Такое простое прикосновение, а меня дергает…

Совсем ты, Славка, доработалась.

Я тряхнула головой и схватилась за перила лестницы, чтобы нацепить туфли, постаралась выровнять дыхание и окончательно успокоиться.

В конце концов, мне еще к ментам сегодня идти. Все-таки, как не неприятно было признавать, но Ястребов был прав, надо было сегодня дома оставаться. Надо было свалить, как только с Андреем в дверях столкнулась.

Понятно ведь, что безопасник у новатора-всея-Руси в кабинете делал. Я бы так же поступила, на самом деле. Я бы носом рыла, я бы всех вокруг носом рыть заставила…

А почему собственно «бы»? Вокруг меня крысятник, а я буду молча за этим наблюдать? Я, конечно, иногда очень хочу быть тем самым котом в коробке, но мысли эти из разряда мыслей о работе официанткой в забегаловке за углом. Так, в порядке бреда и при приступах сильнейшей любви ко всему сущему.

Круто же… Отработала смену, пришла домой, и работа на пороге не ждет, не стоят на кону миллиарды, никаких недовольных китайцев на другом конце повода, побудок в полпятого утра, совещаний, швыряний бутылками воды и прочего-прочего-прочего…

Ага…

И взвоешь ты, Воронова, примерно через неделю и побежишь опять к своим тестам, кейсам и бесконечным кодам.

— Слава, — тормознул меня Ястребов у моего кабинета. Выдернул из мыслей, вернул жестко в реальность и к своей сиятельное персоне. Он все делал жестко. И смотрел опять так же.

Шел со мной из виарной? Зачем?

Я вопросительно вздернула брови.

— Сегодня больше никакой работы. Никаких тестов, никаких кейсов. Вообще ничего, иначе доступ нахрен ко всему перекрою, поняла? Действительно ко всему.

Я смотрела в ответ. Снова в эти странные, холодные глаза. На плотно сжатые твердые губы…

Терпеть не могу мужиков с пухлыми губами. А у него — идеальные. Он вообще казался идеальным. Правда, ровно до того момента, как не откроет рот.

…и смысл слов до сознания дошел только, когда я смогла оторвать взгляд от строгого лица. Когда уставилась Игорю за спину.

Соберись. Слава!

— Выдохни, Ястребов, — подалась я к местечковому князю девелопперов, теряя остатки здравого смысла и, очевидно, инстинкта самосохранения, — я не твои миньоны и не Энджи, мне класть на команды.

— Я тебя предупредил, — прорычал он, тоже склоняясь вперед, и этот рык будто прокатился, прошелся, проехался по мне. Ястребов снова окружил запахом этим: кожи, коры, муската.