мамочка, я пойду пообщаюсь с моим научным руководителем. А не окажется его — зайду на соседнюю кафедру: наш филфак кишмя кишит умными и глубокими ценой в три копейки.

— В последнее время им радикально повышена зарплата, — обиделась Прасковья на «три копейки»: она несколько лет добивалась этого повышения.

— А встречаться мне с твоим Световым не требуется: я и так знаю, кто он такой и зачем явился, — ярилась Маша.

— И кто же? И зачем же? — спокойно спросила Прасковья. Всё это было настолько нелепо, что не способно вызвать возмущения.

— Он престарелый облезлый гопник, — убеждённо ответила Маша. — Поболтавшийся по миру и ни черта не словивший. Без имущества, без копейки денег, без жилья, без работы, потому что кто ж его возьмёт в таком возрасте и с таким CV? Зато наверняка с кучей болезней, спасибо, если не венерических. Естественно, нужны деньги на лечение. И вообще — нужны. Поэтому он является к тебе, рыдая, припадает к твоим стопам и, перемежая цитаты из Гейне, Байрона и Лоренцо Великолепного, клянётся, что всю жизнь любил только тебя и тосковал о наших деточках, — последнее Маша произнесла особенно издевательски. — Именно так поступают глубокие и умные. Правда, у нас на филфаке они способны пленить максимум третьекурсниц из общежития. Четверокурсниц и магистранток глубокие и умные уже не впечатляют. А вот некоторых министров, оказывается, впечатляют. Твой Светов знал, где можно поживиться — тут следует отдать ему должное.

— Маша! — прервала её Прасковья. — Всё, что ты наговорила, от первого до последнего слова — злобный вздор. Характеризующий, к сожалению, гораздо больше тебя, чем Богдана. Ничего подобного нет даже отдалённо, — произнесла Прасковья служебным тоном, повысив голос: рассказанное Машей оскорбительно походило на правду.

— Нет отдалённо? — Маша залилась краской негодования. — Может, он тебя не бросил в своё время беременной с двумя детьми? Я ведь всё-о-о знаю, мамочка!

— Что же ты знаешь? — всё тем же служебным голосом спросила Прасковья.

— Знаю, что он тебя бросил, потом, как сейчас выясняется, с помощью своих подельников имитировал собственную гибель. После того, как он слинял, у тебя сделался выкидыш на позднем сроке, жуткое кровотечение, от которого ты едва не перекинулась. Спасибо, что тебя спасла тётя Рина, а то я была бы с шести лет круглая сирота. А потом тебя ещё полгода всем миром вытаскивали из чернейшей депрессии. Все вытаскивали: и бабушка, и дед, и даже твой начальник, и жена начальника. Известия из первых рук: мне бабушка рассказала, а кое-что бабушке рассказывала тётя Рина. Тебе сказочно повезло, что встретился папа Гасан. Этот святой человек взял тебя с двумя детьми и избавил ото всех житейских забот, которые ты так не любишь.

9

Прасковья находилась в непроходящем изумлении: вот, оказывается, какая версия семейной истории живёт в машкиной голове.

Интересно, и Гасан тоже думает весь этот вздор? Скорее всего, нет. Точно, нет. Он не может так думать. Гасан любит всё основательное, достойно-престижное, вроде хрустальных ваз и паркета в ёлочку. «Интеллигентное», как он выражается. А что за престиж — подобрать брошенку? То ли дело — жениться на вдове героя, погибшего при исполнении служебного долга. Портрет Богдана работы Шутова, заказанный в своё время Гасаном, висит по-прежнему в её домашнем кабинете. Вот этот портрет она точно возьмёт из квартиры Гасана.

Дочь меж тем продолжала:

— Очень сомневаюсь, что без папы Гасана ты бы стала тем, чем стала. И теперь ты хочешь его бросить ради проходимца, гопника и шаромыжника? Да ты в ноги должна поклониться папе! А твоего Светова гнать поганой метлой.

— «Бросил», «святой человек», «взял с детьми», «поклониться в ноги», «гнать поганой метлой» — это вы по фольклору что ли проходили? — рассмеялась Прасковья.

— Нет, мамочка, это не фольклор — это жизнь, — авторитетно разъяснила Маша.

— А в жизни, Маша, меня никто не может ни бросить, ни взять, и никому я не кланяюсь в ноги. Кстати, оба мои мужа это понимали, принимали и уважали. А вот вы с бабушкой как-то не заметили.

— Да ты, мамочка, гляжу я, просто феминистка! Свободный зрелый индивид! — с издевательской интонацией проговорила Маша. — Только вот этот индивид бежит по первому зову за гопником, который тебя нагло обманул и бросил. И ты станешь давать ему деньги, которые будешь брать у папы Гасана, потому что траты высших чиновников насквозь просвечиваются, а папа Гасан будет оформлять их как благотворительность. Взносы в дом инвалидов! — добавила Машка с особо злой издёвкой.

— Маша, что-то ты подозрительно много говоришь о деньгах. Тебе нужны деньги, дочка? — осведомилась Прасковья.

— Спасибо, мамочка, мне хватает. А вот твой Светов наверняка будет с тебя тянуть. Для того и явился.

— Хватит! — наконец прикрикнула Прасковья. Раздражение искало выхода в каком-нибудь движении, и она спустила ноги с кровати, готовая встать. — Всё это твои выдумки, Маша. Ничего из того, что ты тут наговорила, не было и нет. Впрочем, ты вольна думать что угодно. Но знай, что этого не было и нет, — произнесла Прасковья раздельно.

— Чего не было и нет, мамочка? — иронически проговорила Маша. — Элегантный полиглот тебя не бросил беременную и с двумя детьми? Этого не было? Он же не явился через пятнадцать лет врать о любви? И этого тоже не было? Это всё неправда? Это мне примерещилось?

— Элегантный полиглот… — задумчиво произнесла Прасковья. — А ведь и впрямь похоже: элегантный полиглот.

— Это бабушка его так называет, — пояснила Машка сбавив иронию. — Ух, как его ненавидит! Не его, конечно, а память о нём: она ж не знает, что он жив. С бабой Зиной они вдрызг разругались — из-за него. Баба Зина его почему-то обожала. Считала благородным идальго и знатоком всех наук и искусств. Старушачья фантазия. Бог с ней, с бабой Зиной. Мы говорим о Светове. Так что же, мамочка, все эти очевидные факты — неправда?

— Неправда! — убеждённо ответила Прасковья. Она нащупала ногами тапочки, встала, отошла к окну и присела на холодный мраморный подоконник. Надо же, что открывается… До сегодняшнего вечера она понятия не имела, почему поссорились сёстры — мама и тётя Зина. Да как поссорились! До полного разрыва.

— Факты, мамочка, — упрямая вещь. Спорить с фактами — занятие неблагодарное, — подвела итог Машка.

— Факты, девочка, это труха, — произнесла Прасковья поучительным тоном, который сама в себе не любила. — Это, философски говоря, явление. А за явлением стоит сущность, и увидеть её не так-то просто. Маркс где-то, кажется, в «Капитале», говорил: если бы сущность совпадала с явлением, всякая наука была бы излишней.