Через полчаса Хьюберт уже мчался в экипаже по Харли-стрит. Когда он подъехал к дому выдающегося немецкого ученого, было уже далеко за час. В холле горел тусклый свет. Крупный мужчина с огромной лохматой головой и огромным торсом, одетый в самый дорогой фрак, встретил Хьюберта с улыбкой.

– Итак, мой юный друг, – сказал Лейбл, – ваше лицо говорит о волнении.

– Случай дифтерии Лейбла, – резко ответил Хьюберт. – Филлингхэм, художник, который живет недалеко от меня. К счастью, они вызвали меня. Я договорился, чтобы вы осмотрели моего пациента утром первым делом.

Шутливая манера крупного немца испарилась. Он спокойно подвел Губерта к стулу в своей приемной и потребовал подробностей. Он одобрительно улыбнулся, когда Хьюберт рассказал о своем лечении.

– Несомненно, ваш диагноз был правильным, – сказал он, яростно пыхтя длинной фарфоровой трубкой. – Вы не забыли, что я вам об этом говорил. Опухоль, вызванная сильным заражением крови, поддалась лечению электрическим током. Я взял вирус из случаев на севере и испробовал его на десятках животных. И все они умерли.

– Я обнаружил, что это вирус практически новой болезни, одной из самых страшных в мире. Я говорил, что она повторится снова, и она повторилась. Поэтому я практикуюсь и практикуюсь, чтобы найти лекарство. И электричество – это лекарство. Я привил вирус пяти собакам и двух спас с помощью электрического тока. Вы следуете моим планам и проходите первый этап пути к излечению Филлингема. Вы принесли сюда что-нибудь из этой слизи?

Хьюберт принес ее в маленькой стеклянной пробирке. Некоторое время Лейбл рассматривал ее под микроскопом. Он хотел быть уверенным вдвойне.

– Это то же самое, – сказал он вскоре. – Я знал, что это обязательно повторится. Ведь они разбросаны по всем нашим большим городам. И электричество – единственный способ избавиться от него. Это был лучший метод борьбы со сточными водами, только корпорации сочли его слишком дорогим. Провода в земле заряжаются, скажем, до 10 000 вольт. Примените это, и вы уничтожите вирус, который покоится под сотнями домов в Лондоне. Они смеялись надо мной, когда я предложил это много лет назад.

– Под землей, – поправил Хьюберт.

– Ах, под землей, да. Разве вы не помните, что в некоторых районах Англии рак встречается чаще, чем в других местах? Микроорганизмы были обнаружены на полях. Я сам доказал их существование. Возможно, через некоторое время я открою глаза вашим самодовольным лондонцам. Вы живете в раю, ах Гот! А каким был этот рай десять лет назад? Унылые лужи и пустынные поля камней. И как вы их засыпаете и выравниваете, чтобы построить на них дома?

– Конечно же, вывозя сотни тысяч тонн мусора.

– Ах, я покажу вам, что это был и есть мусор. А теперь идите домой спать.

*****

Миссис Филлингхэм оставалась в студии с Хьюбертом, пока Лейбл проводил осмотр. У пациента выдалась тяжелая ночь; его симптомы были очень серьезными. Хьюберт слушал довольно рассеянно; его мысли выходили за рамки единичного случая. Он с ужасом думал о том, что может произойти в будущем.

– У вашего мужа прекрасная физическая форма, – успокаивающе сказал он.

– В последнее время он был перегружен, – ответила миссис Филлингем. – Сейчас он пишет портрет императора Астурии. Его Величество должен был принять портрет сегодня, вчера он был здесь с утра.

Но Хьюберт не обратил на это внимания.

Тяжелые шаги Лейбла были слышны, когда он спускался по лестнице. Его громкий голос гремел. Какое значение имели все портреты в мире, лишь бы вердикт был на устах немецкого доктора!

– О, есть шанс, – воскликнул Лейбл. – Только шанс. Делается все возможное. Это не столько дифтерия, сколько новая болезнь. Несомненно, это семейство дифтерии, но заражение крови осложняет дело.

Расставшись с миссис Филлингем, Лейбл потащил Хьюберта прочь. Он хотел найти место, где велись строительные или дренажные работы.

Они нашли несколько человек, занятых соединением нового дома с главным дренажным каналом – глубокой выемкой длиной около сорока ярдов и глубиной семь или восемь футов. На дороге была обычная корка асфальта, затем битые кирпичи и тому подобное, и более или менее равномерный слой сине-черного мусора, мягкого, мокрого, липкого и источающего запах, от которого Хьюберт резко вскинул голову.

– Вы, должно быть, где-то здесь влезли в канализацию, – сказал он.

– Ничего подобного, сэр, – ответил бригадир рабочих. – Это не что иное, как мусор, которым здесь устилали дорогу десять лет назад. Бог знает, откуда он взялся, но в такую погоду пахнет страшно.

Запах действительно был удушающим. Все мыслимые виды мусора и отходов лежали под внешними красотами Девонширского парка пластами глубиной от пяти до сорока футов. Неудивительно, что здесь цвели деревья и цветы. И здесь – в сырости, темноте и гниении – был подлинный рассадник болезней. Загрязненные тряпки, рваная бумага, дорожные отбросы, разлагающаяся растительная масса, испорченная пища, рыба и кости – все было представлено здесь.

– Каждая унция всего этого должна была пройти через дезинфектор, – фыркнул Лейбл. – Но нет, это используется для фундамента пригородного рая. Вот увидим, каким будет ваш рай. Пойдемте.

Лейбл взял квадратную глыбу голубого пласта, положил ее в жестянку, а жестянку – в карман. Он презрительно фыркал и пыхтел.

– Пойдемте со мной на Харли-стрит, и я вам все покажу, – сказал он.

Он сдержал свое слово. Помещенная под микроскоп небольшая часть грунта из Девонширского парка оказалась массой живой материи. Здесь было по крайней мере четыре вида бацилл, которых Хьюберт никогда раньше не видел. С присущим ему превосходством Лейбл указал на тот факт, что все они присутствовали в слизи, взятой у Филлингхэма предыдущим вечером.

– Вот оно что! – возбужденно воскликнул он. – Вы берете весь этот мокрый дерновый мусор Лондона и сваливаете его здесь в кучу. Смешиваешь с ним кучу растительной массы, чтобы у ферментации были все возможности. Затем вы покрываете ее землей и даете ей возможность вариться, кипеть, бурлить. Затем, когда миллионы и миллионы микробов, несущих смерть, будут плодиться и размножаться, пока их плодовитость не выйдет за рамки естественных знаний, вы построите на этом хорошие дома. Годами я предсказывал вспышку какой-нибудь новой болезни или ужасной формы старой – и вот она пришла. Меня называли чудаком, потому что я просил высокое электрическое напряжение, чтобы убить чуму – уничтожить ее молнией. Пара проводов высокого напряжения, пропущенных в землю, и готово. Смотрите сюда.

Он взял свой кубик вонючей земли и приложил к нему батарею. Внешне масса не изменилась. Но, оказавшись под