У нее слишком кружилась голова и от шампанского и от ласки мужа, чтобы ясно представлять, что с ней происходит. Он выключил свет и молча лег рядом. Лаская жену, он положил ее руку к себе вниз. Алексу удивило, что этот орган жил как бы собственной жизнью, так как тут же отреагировал на ее прикосновение. Она хотела что-то спросить у мужа, но он прижал пальцы к ее губам.

— Тихо, — прошептал он. — Пожалуйста, ни слова. Все будет хорошо. Только ничего не говори.

Он подложил под нее подушечку и раздвинул ей ноги.

Сейчас все произойдет, подумала она и сжалась в испуге. Она чувствовала, что он нервно пытается что-то сделать, дрожа всем телом.

— Ну помоги же мне! — Его голос звучал резко и сердито. — Или мы оставим это и будем спать.

Испуганная и обиженная, она послушно расслабилась. Неожиданно сильная боль, казалось, пронзила все ее тело. Алекса вскрикнула. Боль продолжалась какое-то время, как долго, позднее она не могла припомнить. Ганс Гюнтер наконец резко отстранился от нее. Она почувствовала между ног какую-то влажную теплоту.

— У меня течет кровь, — рыдая закричала она, с ужасом вспомнив кошмарные рассказы своей одноклассницы. Он бросил ей полотенце и включил свет. Алекса привела себя в порядок.

— Тебе следует пойти сразу же в туалет. Я не хочу, чтобы ты в первую же ночь забеременела.

Алекса все еще лежала без сна, когда сквозь щели в жалюзях забрезжил рассвет. Голова кружилась, боль во всем теле время от времени давала о себе знать. Лежа неподвижно, стараясь не задеть крепкое тело, которое, расслабившись, лежало рядом, она спрашивала себя, было ли это именно то, что обычно происходит в первую брачную ночь. С момента, как они вошли в номер, Ганс Гюнтер, по-видимому, механически следовал какому-то ритуалу, который не имел ничего общего с тем, что было между ними до этого. Она чувствовала, что ее использовали, как какой-то предмет, которому придана инструкция по применению, и ей нужно неукоснительно следовать. Перед свадьбой Алекса надеялась, что та необъяснимая странная отчужденность, которая время от времени разделяла их, словно стена, в интимной атмосфере совместной спальни будет постепенно исчезать, но вынуждена была разочароваться.

С погодой им повезло. В конце октября можно уже считаться с вероятностью похолодания и дождей, но в этом году осень в Баден-Бадене была довольно теплой. Скачки уже прошли, дети отправились в школу, в казино бродили немногочисленные посетители, а в курзале, где проходили концерты, можно было всегда найти хорошее место.

Супруги вставали поздно, завтракали в постели и купались отдельно в бассейне отеля. Обедали они либо в городе, либо в одном из кафе в окрестных парках. Деревья стояли уже в осеннем наряде, под остатками зелени листьев на шестах виноградников виднелись виноградные лозы. Алексе это живо напоминало Шаркани.

Они прожили здесь уже две недели и хорошо ладили друг с другом. Алекса не ожидала больше какого-то фейерверка, она привыкла к его предупредительному, хотя иногда и какому-то безразличному поведению в постели. Дважды ему удалось даже довести ее до оргазма. Она по-прежнему его любила и желала, хотя при этом, очевидно, должна была примириться с тем, что физическая близость для него значила не слишком много. Его остроумие и веселый нрав скрашивали ее дни, но для ночи существовал строгий этикет, которого он, при всей любви, твердо придерживался. Без его разрешения она не имела права с ним заговорить.

В целом они приятно проводили время, за исключением двух-трех незначительных случаев, которые ей, однако, показали, что он может мгновенно впадать в гнев. Во второй их вечер в Баден-Бадене она выбрала себе платье, которое было сшито фрейлейн Эльзой по выкройке одного модного журнала. Ганс Гюнтер спустился вниз, чтобы занять столик в ресторане, и ожидал ее. Выйдя из лифта, Алекса встретила его неодобрительный взгляд и неуверенно подошла к столу.

— Что-то не так? — спросила она.

— Откуда, черт побери, у тебя это смешное платье? С блошиного рынка? — прошипел он.

Алекса покраснела.

— Из моего приданого. Это модное платье из коллекции Вивьенн, фрейлейн Эльза его скопировала. Салон Вивьенн самый дорогой в Берлине, и даже Ее Величество императрица Августа Виктория…

— Неудивительно, — прервал жену Ганс Гюнтер. Его лояльность ограничивалась, очевидно, своим высшим военачальником, а вовсе не его супругой. — В будущем я решаю, что ты будешь носить. И чтобы у тебя не было ничего, даже фигового листочка, сшитого фрейлейн Эльзой.

На следующий день он повез Алексу в модный магазин на Софиенштрассе и купил для нее множество нарядов. Платья были дорогие, и она спрашивала себя, как он за них рассчитается. Алекса знала, что из дома Ганс Гюнтер не получает ничего, а жалованья капитана для приличных расходов вряд ли было достаточно. Только позднее она услышала о наследстве, оставленном ему каким-то загадочным дядей.

Этот дядя заработал состояние на службе у какого-то восточного правителя. Перед своей учебой в кадетском корпусе Ганс Гюнтер прожил у дяди год, а позднее сопровождал его в поездках в Турцию и Египет. В семье фон Цедлитц об этом дяде, как помнилось Алексе, говорили редко, и если говорили, то только с какой-то неодобрительной сдержанностью. Когда он умер, его похоронили не в семейной усыпальнице Годенхаузенов, а где-то в другом месте.

Они пробыли в Баден-Бадене всю первую неделю ноября. Погода оставалась теплой и солнечной. Настроение Ганса Гюнтера также было превосходным. Еще только один раз он потерял самообладание, и на этот раз из-за шляпки со страусиным пером, которую она надела к новому платью. Не сказав ни слова, он сдернул шляпку с головы, испортив ее прическу. Все заколки при этом упали на пол.

— Ты безнадежна! — Он расстроенно покачал головой.

Она смотрела на мужа, не понимая причин его гнева.

— Что же я сейчас сделала неправильно?

— Тебе обязательно нужно было одеться и выглядеть, как обезьянка у шарманщика? Ты никогда не научишься? — Он бросил шляпку в коробку. — Как ты могла вообще ее купить? Ты что, не видишь, как она ужасна? Ты в ней выглядишь смешной.

Она подавила рыдание.

— Значит, я выгляжу смешной? И этого достаточно, чтобы меня унижать?

— Вполне. И я буду тебя унижать, пока ты наконец не научишься одеваться со вкусом. — Он подошел к Алексе, посмотрел на нее своими дивными голубыми глазами из-под густых шелковистых ресниц. — Ты прекрасна. Просто чудо творения. Ты по-своему совершенна, как Мона Лиза или Венера Капитолийская. Можешь ты представить себе Венеру в этой шляпке?

Ее лицо было в слезах, но она тем не менее вынуждена была рассмеяться.

— Ты просто сумасшедший. Я никакая не Венера. Для этого я слишком худа. Я всегда надеялась, что моя грудь когда-нибудь станет больше, но нет. Возможно, когда я буду беременна… или после первого ребенка.

— Я хочу, чтобы ничего не менялось, будешь ты беременна или нет.