– Во-о-от, – протянула я. – Вернулся господин Смирнов, – произнесла и тяжело и наигранно вздохнула. – В пятницу уезжаешь? – сменила тему.

– Да, за две недели накопились проблемы в Москве. Хоть сейчас и век интернета, но есть вещи, которые можно решить только личным присутствием. И здесь не мог оставить филиал, пришлось вызывать Лёню. Думаю, за пару недель он наладит работу.

– А, может, и раньше. Кому захочется оставаться в этом городе? Хорошо, что весна, а то сбежал бы твой Леонид, только сойдя с трапа самолета. Осенью, жуткая грязь, – пояснила я.

– Ты сегодня очень красива, – спокойно произнес Смирнов.

– Только сегодня? – я недовольно отметила.

– А ты можешь промолчать? Или всегда есть что съязвить?

– К сожалению, не могу. Природа берет верх. – Я театрально изобразила грусть на лице.

– Заметил.

Официант принес заказ, расставив блюда на столе, быстро удалился, пожелав приятного аппетита.

– Спасибо, ты тоже сегодня красив, – решила я исправить ситуацию, испытав чувство стыда за то, что не могу принять элементарный комплимент.

Ярослав от души рассмеялся.

Я удивилась его реакции и была уже готова напасть в ответ.

– Что? Тебе никогда не говорили, что ты красив?

– Говорили.

– И что смешного?

Я ведь только решила встать на путь исправления и научиться не язвить…

– Удивлен, что ты смогла сказать обо мне положительное. Ешь, а то все остынет, – хам указал вилкой на мой тарелку.

Да что ж такое. Не пей, пристегнись, ешь… Я и сама могу решить, когда есть, а когда пить. Но раздражение я проглотила, вместе с первым кусочком мяса, не стоит накалять обстановку. Зачем собственноручно портить вечер?

Приступив к еде, я совершенно забыла, где я и с кем. С удовольствием поглощала свинину и овощи на гриле. Допивая чай, откинулась на спинку дивана. Смирнов вертел в руках вилку и гулял по мне взглядом, отчего становилось не по себе. Может, волосы растрепались? Я постаралась привести их в порядок, собрала руками и перекинула на одно плечо. Или лицо грязное? Повторно промокнула губы салфеткой.

– У тебя шикарные волосы, – нарушил он неловкое молчание.

– Спасибо, отрастила на спор. Если можно так сказать.

– На спор?

– Да, десять лет назад я выглядела иначе. У меня была короткая стрижка, чуть длиннее, чем у тебя, и ярко красные волосы, которые я периодически перекрашивала в синий. К глазам шло, – рассмеялась, глядя на реакцию. – Когда папе Саше это надоело, он пошел на хитрость, пообещал мне машину. Пока я не стригу волосы и имею естественный вид, у меня будет авто.

– Это та самая, на которой ты ездишь? – уточнил Смирнов.

– Да.

– Теперь понятна твоя реакция. Странно, что ты мне шины не проткнула.

– Ну-у-у, я еще в своем уме. Такие расходы мне не по карману. Да и жить хочется. Я еще не забыла, как ты метался по стоянке. Боялась, что вытащишь меня из машины и придушишь.

– Признаюсь, были такие мысли, – ухмыльнулся Смирнов.

Какой-то вечер откровений.

– А зачем терзал меня с договором? Если знал, что подпишешь. За машину мстил?

– Нет, что за глупость?! Хотел познакомиться с тобой ближе.

А еще говорят, у женщин нет логики. Хорошее знакомство, располагающее.

– Получилось? – спросила я.

– Да. Узнал, что лестницы ты предпочитаешь лифтам. Чертовски полезная информация, не находишь?

Сейчас мне это казалось смешным. А если бы несколько дней назад кто-нибудь сказал, что я буду ужинать со Смирновым и при этом не желать ему смерти, покрутила бы у виска.

– Еще что-то хочешь? Или можем прогуляться? – предложил Ярослав.

– Погулять, я давно просто так не гуляла.

***

Прогуливаясь по центральной улице вдоль закрытых магазинов, мы глазели на освещенные витрины, с которых нас приветствовали манекены в причудливых позах и модных нарядах.

Мне вспомнилось те времена, когда я и Лёлька бежали с очередной вечеринки, стараясь не опоздать к «комендантскому часу» ее родителей. И было так здорово и радостно. Все казалось жутко забавным, а любая мелочь могла довести нас до гомерического хохота, и в слезах невозможно было выговорить слова. На нас оглядывались прохожие, качали головой… а мы не замечали их осуждающие взгляды.

И как мы превратились в тех прохожих, которые смотрят осуждающе, не разделяя веселья?! Где эта грань между бегущими в вечных проблемах взрослыми и беззаботно хохочущими нами, которые находили счастье в таких минутах? В простых минутах прогулки с близким тебе человеком.

– Прогулка – роскошь. Непозволительная роскошь. Считается, что мы гуляем, идя в магазин, в садик за ребенком, спеша на встречу или добираясь до работы. Но это не так, это – суета, – сказала я вслух, прервав молчание. – Ярослав, ты гуляешь? Просто так, как сейчас?

Я поняла, что меня бьет мелкая дрожь, от холода, а, возможно, от воспоминаний, которые нахлынули.

Смирнов накинул на меня свой пиджак и приобнял одной рукой.

– Нет, я не гуляю просто так. Пробежки же не считаются? – поинтересовался, он улыбаясь.

Просунув руки в рукава пиджака и запахнувшись плотнее, я вдохнула аромат мужского парфюма. Приятный и уютный. Он не был чужим.

– Пробежки – самое близкое к прогулкам, – поспешила я заверить.

Недалеко от нас компания девушек и парней играла на гитаре. Мы заняли соседнюю скамью. Ярослав присел рядом и двумя руками притянул меня к себе. «Замерз, греется», – успокоила я себя.

– Репертуар со времен моих посиделок с гитарой не изменился, – заметил Смирнов.

– Да, только об этом подумала. – Ребята играли «Группу крови» Цоя. – Ты умеешь играть на гитаре?

– Немного, возможно, руки не забыли. А ты играешь или поешь?

Я нервно засмеялась.

– О нет, у меня отсутствует слух. Совершенно. Абсолютно!

– Скромничаешь?

– И не думала. Поверь, этого лучше не слышать.

От компании отделилась пара девушек, одна из них взволнованно поглядывала на телефон, ее подруга суетилась не меньше. Когда они пробегали мимо нас, я услышала фразу: «Меня мама убьет, если я не вернусь вовремя!»

И тут меня как молнией ударило. Я забыла сумочку на работе! А в ней телефон, на который должна позвонить Лёлька.

– Сколько сейчас времени?! – спросила я у Смирнова. – Я сумочку на работе забыла, а в ней телефон.

– Что, боишься, и тебя мама убьет, если не вернешься вовремя? – прыснув от смеха, поинтересовался Ярослав. – Без двадцати двенадцать.