— Да не волнуйтесь вы так, найдется.

— Нет, это уж слишком! Тащиться теперь через все вагоны только потому…

— Да не дурите! Сидите себе спокойно.

— Мне неловко заставлять вас…

— Что за ерунда! Пустяки. Оставайтесь здесь, а я схожу и принесу. Какое у вас место?

— О, вы так любезны! Секция восемь, вагон «С».

— Я мигом.

Поезд прибавил ход. Знаком мне должна была служить вывеска молокозавода, находившегося примерно в четверти мили от путей. Наконец я увидел ее и поднес спичку к сигаре. Сунул костыли под мышку, перекинул ногу через перильца и повис. Один из костылей задел шпалу, отлетел и так стукнул меня, что я едва не свалился. Ровно напротив знака я разжал пальцы и прыгнул.

Нет на свете места темнее, чем железнодорожное полотно в полночь. Поезд умчался вперед, а я, скрючившись, лежал на земле и ждал, когда прекратится звон в ушах. Я соскочил с левой стороны, на дорожку между путями, так что вряд ли меня заметят с шоссе. Оно находилось в двухстах ярдах. Я встал на четвереньки и принялся озираться, стараясь разглядеть, что там, по другую сторону путей. Там проходила грязная дорога, ведущая к двум небольшим фабричонкам. А вокруг раскинулись пустыри, погруженные во тьму. Пора бы ей уже и приехать. Ведь у нее было в запасе целых семь минут до отхода поезда, а весь путь от вокзала и до этой грязной дороги занимал не более одиннадцати. Я сам проверял и рассчитывал раз сто. Я сидел неподвижно и пялился во тьму, пытаясь разглядеть машину.

Не знаю, сколько я просидел, скорчившись между путями. Я уже начал думать, может, она врезалась в какой-нибудь автомобиль, или ее остановил фараон, или еще что-нибудь в этом роде… Я уже совершенно расклеился.

Но тут вдруг послышался какой-то странный звук. Тяжелое, натруженное дыхание. Затем я услышал шаги. Секунды две-три слышался стук каблуков, и снова все стихло. Похоже было на кошмарный сон, в котором тебя преследует невидимое существо и ты не знаешь, кто это или что это, а ощущаешь только безотчетный, всепоглощающий ужас. И вдруг я увидел. Она!

Ее муж весил, должно быть, никак не меньше двухсот фунтов, но она тащила его, взвалив на спину и пошатываясь, через пути. Голова его свисала ей на плечо, щека к щеке — прямо кадр из фильма ужасов.

Я побежал и подхватил его ноги, чтобы облегчить ношу. Мы протащили тело еще несколько шагов. Она собралась уже сбросить его.

— Не здесь! Другой путь!

Мы перетащили его на рельсы, по которым прошел поезд, и свалили на землю. Я снял с тела сбрую, смотал бечевку и сунул в карман. Бросил невдалеке тлеющую сигару. Один костыль положил на тело, другой бросил рядом.

— Где машина?

— Здесь. Ты что, не видишь?

Я поднял глаза — действительно, она там, где должна быть. На грязной дороге.

— Все! Едем.

Мы перебежали пути, влезли в машину, и она уже завела мотор.

— Господи, а шляпа?

Я взял его шляпу и выкинул из окна на пути.

— Порядок. Ведь она могла откатиться, верно? Все, едем!

Она тронула машину с места. Миновав фабрики, мы выехали на улицу.

На Сансет-бульвар она проскочила на красный свет.

— Ты что, с ума сошла, Филлис! Давай аккуратнее. Надо следить за такими вещами. А если бы нас остановили и увидели в машине меня? Тогда кранты!

— Можно нормально вести машину, когда эта штука гремит над ухом?

Она имела в виду радио. Я специально включил его — это должно составить часть моего алиби на время отсутствия, ну, будто бы я дома на какое-то время отложил работу и решил послушать радио. И я должен был знать, что в тот вечер по нему передавали. И знать больше, чем можно почерпнуть из программы в газетах.

— Но мне нужно, Филлис! Неужели ты не…

— Ладно, отстань, не мешай вести машину!

Она вошла в раж и гнала со скоростью не меньше семидесяти миль в час. Я молчал, стиснув зубы. Когда мы проезжали мимо какого-то пустыря, выбросил из окна бечевку. Еще примерно через милю — рукоятку. Очки полетели в канаву у обочины. И вдруг, опустив глаза, я увидел ее туфли. Они были сплошь заляпаны грязью.

— Зачем тебе понадобилось его тащить? Не могла дождаться меня…

— А где ты был? Где ты был?

— Там. Я ждал.

— Откуда мне знать? Думаешь, так приятно сидеть в машине, когда рядом это…

— Я смотрел и не видел тебя. Ничего не видел и…

— Да оставишь ты меня в покое наконец или нет! Я веду машину!

— Твои туфли…

И я замолк. Через секунду-другую она завелась снова. Она орала как бешеная. Она орала и орала, проклиная меня, его, все на свете. Время от времени я огрызался. Вот до чего мы дошли — рычали друг на друга, как два бешеных диких зверя, и ни один из нас не мог остановиться. Словно нас каким наркотиком одурманили.

— Кончай, Филлис! Нам надо серьезно поговорить. Может, другого случая не представится.

— Ну так говори! Кто тебе мешает!

— Тогда первое: ты ничего не знаешь об этом полисе. Ты…

— Сколько можно долдонить одно и то же?!

— Просто я хотел сказать…

— Ты уже столько раз сказал, тошно тебя слушать!

— Далее. Следствие. Ты приглашаешь…

— Знаю, я приглашаю священника для отпевания. Ну сколько раз можно повторять одно и то же! Дашь ты мне наконец спокойно вести машину или нет?

— О'кей. Веди.

После паузы я спросил:

— А Белли дома?

— Откуда я знаю? Нет!

— Лолы тоже нет?

— Я же тебе говорила!

— Тогда остановишься у аптеки. Зайдешь и купишь мороженого или чего-нибудь еще. Чтобы потом свидетель мог подтвердить, что с вокзала ты поехала прямо домой. Только надо сказать ему что-нибудь такое, чтобы в сознании у него отложились время и дата. Ты…

— Иди ты к дьяволу! Убирайся отсюда! Я с ума сойду!

— Я не могу убраться, я должен сесть в свою машину. Неужели непонятно, что я не могу идти пешком? Это займет время, и мое алиби рассыплется. Я…

— Я же сказала — вон отсюда!

— Заткнись и поехали! Или я тебя придушу!

* * *

Поравнявшись с моей машиной, она притормозила. Я вышел. Мы не поцеловались. Мы даже не сказали друг другу до свидания. Я вышел из ее машины, пересел в свою, завел мотор и поехал домой.

Войдя в комнату, я первым делом взглянул на часы. Десять двадцать пять. Подошел к телефону. Карточка была на месте, под язычком звонка. Я вытащил ее и сунул в карман. Потом отправился на кухню и посмотрел на дверной звонок. Вторая карточка тоже была на месте. И ее я тоже положил в карман. Поднялся наверх, влез в пижаму и шлепанцы. Снял повязку с ноги. Затем спустился, бросил повязку и карточки в камин вместе с куском газеты и поджег. Стоял и смотрел, как они горели. Потом подошел к телефону и начал набирать номер. Еще один звонок — «закруглить» алиби. В горле у меня застрял ком, и хотелось плакать. Я бросил трубку на рычаг. Я был на пределе. Взять себя в руки, и немедленно. Я судорожно сглотнул пару раз. Надо попробовать голос, убедиться, что он звучит нормально. В голову пришла дурацкая идея — попробовать запеть, чтобы выбить этот ком из горла. Запел «Остров Капри». Пропел две ноты, и сквозь ком прорвалось какое-то гнусное кряканье. Я пошел в гостиную и налил себе выпить. Потом повторил. Стал бормотать под нос какую-то чушь. Но нельзя же бормотать всякую бессмыслицу… Может, помолиться? Я пробормотал молитву пару раз. Потом пришлось начать сначала, потому что никак не мог вспомнить — нормально звучал голос или нет.