– Ты это зачем щипцы взял? – сказала тут мне моя мама, которая гладила бельё и, тем не менее, всегда всё видела.

– А я, мам, тюкну ими по нашему зеркалу, чтобы осколок отлетел. Или, может быть, чтоб побольше было осколков: тогда и Толику хватит, – ляпнул я довольно глупо, без подготовки, и понял, что сгубил дело.

– Я тебе тюкну! Вот тюкну сейчас! – закричала мама и сразу чуть не обожглась утюгом. – Ишь, какой помощник нашёлся – зеркало дома бить!

Словом, из моей просьбы получился сплошной конфуз.

– Ничего, – сказал Толик, выслушав мой рассказ. – Знаешь, я придумал. Давай сменяем у кого-нибудь зеркало во дворе.

Мы вышли во двор и возле сараев увидели Котьку Грязнова, который стоял в луже в резиновых сапогах и спокойно пускал зайчиков довольно большим и неровным осколком зеркала.

– Слушай, Котька, дай зеркало поиграть, – заискивающим голосом начал просить Толик. – А мы тебя на велосипеде после покатаем. Или хочешь, сменяемся на что-нибудь?

– А ты принеси твою «увеличилку», – сразу сообразил выгодный обмен Котька и стал выделывать своим зеркальцем всякие штучки-дрючки, чтобы нам ещё завиднее стало.

– Но ведь увеличительное стекло вовсе не моё, – начал было Толик и сунул руку в карман. – Мне папа его на время дал и не велел терять.

– Ну и иди, обнимайся со своей «увеличилкой», – крикнул Котька и направил зайчика высоко-высоко на шестой этаж. – Иди, чего же ты?

Толик засопел и стал поглядывать на меня жалобными кроличьими глазами. Он всегда становился похожим на кролика, когда его обижали или он был в чём-то не уверен. И мне сразу его стало жалко, потому что Толик хоть и говорит, что его отец геолог и всегда в командировке, но на самом деле он просто с Толиком и его мамой не живёт. И стекло это, по-учёному – лупу, в медном толстом ободке, подарил в прошлом году, когда приезжал в последний раз.

– Знаешь, Толик, не меняйся, – сказал я тихо и почувствовал хмурый взгляд Котьки. – Ни за что не отдавай!

– А мне-то не больно и надо! – сказал Котька и притопнул в луже, чтобы грязная вода попала нам на ноги.

– Нет-нет! Я буду меняться! – быстро сказал Толик и, вынув из кармана лупу в футлярчике, отдал Котьке.

…В тот день мы, сделав уроки, долго пускали зайчиков на теневую сторону дома и выделывали с ними разные смешные штучки-дрючки, но весело нам почему-то не было. А тут ещё Борька из двенадцатой квартиры – и охота ему среди луж и таявшего снега на велосипеде ездить! – подкатил, шурша шинами, и закричал на весь двор:

– Эй, Толька, лопух! Это ты сменял свою «увеличилку» Котьке?

– Тише-тише! – зашикал Толик и стал оглядываться. Он очень боялся, что про обмен узнает мама.

– Эх, ты, умница! – Борька хоть и говорил обидные слова, но сочувствовал Толику. – Да за такое увеличительное стекло сто зеркал можно сменять. Ты знаешь, что с ним вообще можно было жить на необитаемом острове, как индейцы. И костры зажигать.

– Индейцы на необитаемом острове не живут! – сказал я, потому что мне стало очень обидно за Толика и за то, что он отдал Котьке такое чудесное увеличительное стекло с названием «лупа». И ещё мне было немного совестно, потому что, если бы я получше отговаривал Толика, то он бы не сменялся, – но ведь мне тоже очень хотелось выменять зеркало.

– Знаешь, – сказал я, когда Борька укатил на своём велосипеде, – давай сходим к Котьке и разменяемся назад. Ты вспомни, какое замечательное было это стекло. И тебе его подарил отец.

– Угу, – сказал Толик и чуть не заплакал. – А помнишь, я на спор выиграл, что оно будет жечь ту сырую ветку? Как здорово тогда оно солнце собрало – от ветки даже дым пошёл. Давай, в самом деле, пойдём к Котьке.

И мы, вспоминая про замечательную лупу в медном ободке, пошли к Котьке домой. Он жил на самом последнем этаже в третьем подъезде. Мы очень боялись, когда звонили в дверь, что выйдет открывать его мать. Мы с Толиком её знали, да и все знали: она работала кассиром в ближайшей аптеке за углом. И была, на наш взгляд, очень странной женщиной. Бывало, подойдёшь к кассе, чтобы выбить шестнадцать копеек за капли, и говоришь ей:

– Шестнадцать копеек, пожалуйста.

– Шестнадцать копеек? – она вскидывает удивлённо брови, как будто ни за что на свете не могла от тебя услышать такую цифру, и для неё это было самой полной неожиданностью.

– Ага. Шестнадцать и в первый отдел, – чувствуя себя остолопом, повторяешь ты.

– В первый отдел? – её брови от удивления лезут на самый лоб. – Так ты говоришь, мальчик, что в первый отдел?

Вот почему мы с Толиком сразу скисли, когда услышали тяжёлые шлёпанцы и увидели, что дверь открывает нам Котькина мать. «Ну, сейчас удивляться начнёт», – шепнул мне Толик.

– Можно нам Котьку вашего позвать, – сказал я, тем не менее, самым вежливым и радостным голосом.

– Котю? – у Котькиной матери обвис рот, а брови от изумления полезли к потолку, будто бы я её попросил позвать из квартиры бегемота. – Так вы хотите, чтобы я позвала Котю? Котя уроки делает. А впрочем: Котя! Это тебя. Но учтите, ребята, что только на минутку.

Она ушла, шаркая шлёпанцами, а из квартиры высунулся Котька в домашней рубахе и тоже в тапочках.

– Чего надо? – спросил он хмуро и оглянулся на дверь.

– Котька, отдай нам назад «увеличилку», – стал просить я, а Толик закивал головой.

– Ещё чего! Козёл берёт, назад не отдаёт, – забормотал свою присказку Котька, и я понял: не отдаст жадюга.

– Это же ему отец подарил, – сказал я как можно жалостливей.

– А козлиха-мать не велит отдавать, – закончил Котька и хотел уйти.

– Сам ты козёл! – крикнул я и показал Котьке кулак. – Вот выйди на улицу.

– Смотри, как бы моя мать не услышала! – ехидно усмехнулся Котька. – Ага, мешаешь мне уроки делать! – и захлопнул у меня перед носом дверь.

– Ну вот, – сказал Толик и лицо его стало совсем расстроенным. Он порылся в кармане и с горя вынул Котькино зеркало. – Может, кокнуть его, а? Об ступеньку?

– Ты что? – испугался я. – Тогда у нас вообще ничего не останется. А так хоть зеркало есть…

Только зря я ему это сказа л. На следующий день на уроке, когда лентяй Булкин «плавал» у доски и не мог показать на плакатах жаворонка, чей-то дерзкий солнечный зайчик скользнул от солнечного окна по полу и, доскакав до доски, задрожал на картинке.

– Вот жаворонок! – радостно воскликнул Булкин и ткнул указкой в плакат.

– Ну молодец, – обрадовалась Вера Пантелеевна. – Наконец ты стал учить уроки.

Все в классе прыснули и стали следить, как зайчик «подсказывает» Булкину, где найти на плакате скворца и большого грача. Но Вера Пантелеевна уже заподозрила неладное, потому что многие ребята начали оглядываться и искать глазами, кто же пускает луч. И, будьте уверены, она разобрала это раньше многих, потому что сразу пошла к четвёртой парте у окна.