Так же выразилась и Ленка Полосина. И за ней повторил сам Вадим. Он не сказал Марине – своей зкене и матери своего ребенка, что собирается бросить их на произвол судьбы, подло предать. Нет, он сказал культурно и вежливо:

– Мариночка, нам с Леной нужно оформить наши отношения.

Коротко и ясно. Марина осталась одна с Артемкой в своей двухкомнатной квартирке на краю города, в доме, выходящем окнами на заросшие бурьяном поля пригородного совхоза. В квартирке, все стены которой были завешаны акварельными картинками: парусники, расправив белоснежные паруса, рвались вперед по морской шири, и грустными глазами смотрели самые разные клоуны – то веселящиеся из последних сил, то посуровевшие, с плотно сжатыми губами…

Так что никуда Артемка этим летом не поедет – пусть так и напишет в своем школьном сочинении. Будет сидеть в городе с мамой, которой в этом году летний отпуск не светит. А ездить за город по выходным – это да, это то, «что в любых испытаниях У нас никому не отнять» – как пелось в старой советской песне…

Уложив Артемку в тот вечер спать, Марина еще некоторое время стирала и развешивала белье в тесной прихожей, где под потолком были натянуты веревки, потом попыталась смотреть телевизор, но почти сразу выключила. По одним каналам показывали политические новости, которые никого не касаются, кроме самих политиков и членов их семей, а по другим – бесчисленные сериалы про милицию.

Посмотрев один из них в течение десяти минут, Марина щелкнула пультом и вспомнила президента Ельцина, который однажды после прослушивания доклада вдруг взял да и брякнул перед телекамерами премьер-министру: «Не надо етого. Потому что не правда ето»…

Некоторое время посидела на диване, думая о том, почему зрители так любят эти сериалы. Неужели не понимают, что не правда? Понимают, конечно. Но понимать не хотят – вот в чем дело. Люди хотят думать, что где-то, пусть далеко, пусть не рядом с тобой, но есть милиция, у которой все в порядке, где служат сильные и умные люди, способные защитить тебя в нужную минуту. Потому что страшно жить без этого.

А если задуматься, то ради чего сама Марина после двух лет работы в школе вдруг взяла да и пошла служить в милицию? Разве не для того, чтобы защищать людей? Разве не потому, что надоело быть сторонним наблюдателем того, как рушатся детские судьбы? За два года в школе так надоело смотреть на несправедливости и безобразия, творящиеся с детьми! Смотреть и в бессилии понимать – ты ничего сделать не можешь. Не способна помочь.

Потому она и пошла в Инспекцию по делам несовершеннолетних, что хотела непосредственно влиять, непосредственно помогать кому-то, пресекать что-то.

Служить добру, карать зло. Словом, чтобы не быть бессильной созерцательницей.

– Ты что, такая благородная? – спросила у Марины ее подруга, после того как услышала все эти аргументы. – Ты и вправду об этом думаешь?

В ее тоне Марина услышала совсем другой вопрос: ты что, совсем дура? Вроде бы времена идеалистов и борцов за счастье людей давно прошли…

Да нет, тут дело не в благородстве. Люди все разные. Марина иной раз с горечью констатировала, что принадлежит к тем, кому противно бездействовать.

Она ведь всегда была отличницей, стремилась делать все как можно лучше.

Да, что-то у нее и вправду получается, не без этого. Бесконечные разговоры с подростками, каждый из которых что-то натворил: ограбил ларек, подрался с товарищами, приучился курить анашу. Потом такие же долгие беседы с их родителями. Редкие родители являются к инспектору по вызову – по большинству адресов Марине приходилось ходить самой. Она успела досконально изучить весь свой участок – все темные загаженные дворы с открытыми мусорными баками, вокруг которых роями вьются мухи, закоулки между домами, заку-сочные-разливухи с кислым запахом, встречающим входящего у самого порога. Знала, как открывать кодовые замки на парадных, как без света взбираться по неосвещенным лестницам жилых домов, как звонить в квартиры и строго говорить: «Милиция, откройте».

А теперь вот это дело. Почти безнадежное. Дело, на примере которого столь явственно видно бессилие милиции в некоторых вопросах.

Марина вспомнила еще один подобный случай, бывший на ее участке полгода назад. Тогда совсем ничего не удалось сделать, и ощущение бессилия гложет до сих пор.

На прием пришла женщина, которая рассказала о своем соседе по лестничной площадке. Сорокапятилетний одинокий мужчина вдруг взял да и оформил опеку над мальчишкой, которого присмотрел для себя в детском приюте. Мальчишку ему отдали, хотя процедура была долгой. Но хоть и долгая процедура оформления, а самого главного никто не удосужился установить: мужчина оказался гомосексуалистом.

Об этом кто-то подумал? Кто-то навел справки? Ничего подобного! Органы опеки тщательно собрали справки, которые мужик принес, и подшили 'их в толстую папку-скоросшиватель. Бумаги те были первого сорта – положительная характеристика с места работы, в которой сообщалось о том, что дядька трудится старшим механиком автоколонны, что зарабатывает хорошо, не пьет, дисциплину соблюдает. Чего ж еще?

Справка о жилплощади – все вполне соответствует нормам и позволяет взять на воспитание ребенка. Еще много других справок: от участкового, что не судился и вообще не привлекался. Из тубдиспансера – не стоит на учете и так далее.

А вот о том, что дядька – гомосексуалист, нигде ни слова.

Да оно было бы и незаконно – писать о таком. Разве можно? Противоречит Конституции, это – личное дело граждан. Вот и получилось, что парнишка попал на воспитание к гомосексуалисту. Попал совершенно законно, с соблюдением всех формальностей.

Женщина-соседка рассказала Марине, что через тонкую стенку каждую ночь слышит недвусмысленные звуки, сладострастные стоны мужика. Что по утрам видит темные круги у парнишки под глазами и что нет никаких сомнений в том, для чего сосед взял мальчика из приюта и чем они теперь занимаются.

– Это же ясно! – доказывала женщина. – Все вокруг видят, но никто не хочет обращать внимание! Одна я к вам пришла, потому что нет сил смотреть на это безобразие.

У Марины от рассказанного действительно встали волосы дыбом, она ужаснулась. Сразу подумала: вот оно, настоящее преступление, которое нужно пресечь. Пресечь и строго наказать виновного. Мальчишку отправить обратно в приют, а мужика посадить. И желательно – надолго.

Но предварительно она все проверила. Вызвала мальчика к себе, прямо из школы, где он теперь учился. Увидела его и еще больше ужаснулась – маленький, щуплый, с тонкой цыплячьей шейкой. JJ это с ним подло тешит свою преступную страсть взрослый дядька? Какой кошмар!

А мальчик оказался умненький, совсем не дурак. Он сразу понял, к чему клонит инспектор, после первых же вопросов. Видно, был заранее готов к этому.

Он поднял на Марину свои голубые с чувственной поволокой глаза и, чуть усмехаясь, томно проговорил: