Ты не спишь. Что ж. Это история той истории, которая научила меня, что я не умею писать истории. Такого рода, во всяком случае. Во всяком случае, тогда.

Хм.

Кроме того, это история о начале конца моей первой жизни – пусть, как здоровый дуб, она и повреждена в корнях, но на то, чтобы ей умереть, ушло еще девять или десять лет.

Господи, Фенн. Иногда поневоле задумываюсь.

Я тоже. Наконец, это история о том, как я влился в Компанию. Вернувшись домой с поджатым хвостом, я связался с Графом, тот вывел меня на Дугалда Тейлора и прочую публику. Мы решили поддерживать мою легенду политического журналиста на вольных хлебах. Некоторое время я даже Мэрилин Марш не удосуживался рассказывать; к тому времени ей уже было безразлично. Домашние финансы у нас выправились, и она лепила себе собственную жизнь. Тогда я был на четыре года младше тебя теперешней, однако младшие сотрудники, с которыми я проходил подготовку, звали меня Папашей, как будто я персонаж Пэта О'Брайена в киношке о Второй мировой. Готовили нас в ИЗОЛЯЦИИ, чуть выше по течению отсюда. Штука в том, что я решил прожить историю, раз уж не смог ее написать. Манфред, бывало, говорил о наших операциях на истории, чтобы история не могла оперировать нас. Моим же личным желанием, как тебе известно, было нейтрализовать его, если уж не перевербовать. Случилось же, скорее, обратное.

Значит, говорит Сьюзен: Тахо вернул тебе не только берет; он продолжает возвращать ту историю, которую ты в него швырнул.

Но я все время швыряю ее назад. Однажды расскажу и нашу, только не так.

Два вопроса, ладно? Почему от рассказывания мне этой истории – на седьмом году нашей совместной жизни, Христа ради, в нашем творческом отпуске, – ты веришь, будто твоя бойна снова к тебе приплывет? Нет: не трогай меня. И вытащи свой штуцер из моей щели.

Нет. От всей души сожалею об этом совпадении, Сьюз; мне это не пришло в голову, пока сам не поймал себя на том, что говорю творческий отпуск. Что же касается кепарика: второй раз я потерял его десять лет спустя, когда занимался делами Компании, поздно ночью на причале некоего конспиративного дома на той стороне Залива. Моим коллегам я рассказал эту историю – лишь ту ее часть, которая про бойну. На следующий день сам Граф отыскал мой кепарь на пляже – его вынесло приливом прямо перед конспиративным домом. Еще до рассвета я оттуда уехал, а Граф отчаливал в Австрию проверить на венской базе что-то про Шадрина[37] – мы разрабатывали каналы дезинформации. Моя бойна вернулась ко мне на остров Соломона дипломатической вализой из посольства США в Австрии. Вопрос сейчас перед нами таков: чтобы вернуть ее в этот третий раз, нужна ль нам история Ронды – или же история конспиративного адреса на реке Чоптанк, которую я тебе пока не рассказал. Выяснять это я не спешу. Каков был твой второй вопрос?

Мой второй вопрос: где была я, когда ты жил всю эту жизнь не с тем человеком, когда вы вместе были наивны и бедны, и рожали детей, и ездили в Испанию, и выясняли, вы каковы и не каковы? С какой это стати я бас-мицвалась в Пайксвилле[38], и выпускалась из колледжа[39] и магистратуры[40], и писала диссертацию по «Литературной экологии и экологической литературе Чесапикского залива от Эбенезера Кука[41] до Джеймза А. Миченера»[42], и укладывалась в койку со своим любимым преподом, а все это время бедная Мимси, задница в мыле, трудилась в Корпусе мира, когда Джонсон и Никсон превратили его в пустяк, и оказалась группово изнасилованной в Вирджиния-Бич, когда вернулась домой, а потом угодила под пытки к громилам Шаха…

Сьюзен плачет. Теперь читатель понимает, если не считать одной детали, ее слезы несколькими страницами в прошлом при упоминании Фенвиком огней Вирджиния-Бич. Что ж, говорит Фенн, серьезно обнимая жену в темноте, ты все это осуществляла, пока я кое-чему учился ценою, значительной для меня и других. Хвала небесам, что ты меня таким тогда не знала! Твой дядя Фенвик! Ты в порядке?

В порядке я, в порядке. Это маленькое описание придется облечь плотью в нашей истории или ему придется из нее уплыть.

Мясо нарастим потом. Оденем в плоть, когда залезем на Большой Плот Памяти[43].

Я хочу к своей сестре, Фенн. Хочу поговорить с моей Мими.

Ей можно позвонить, Сьюз. Отсюда, может, удастся дозвониться до морского радиооператора на Соломоне.

Подожду, пока не поймем, где мы. Не спится мне. Расскажи Вторую Историю про Бойну.

Это подорвет эксперимент. Но расскажу, если ты сейчас вернешься к себе на шконку, чтоб мы поспали.

Нет.

Вот она все равно засыпает, тут же. Выдохшийся Фенвик, силясь услышать дальнейшие шумы в бухте и ни одного не уловив, просыпается в сером свете от саднящих снов – о его первой жене, об их сыне-малыше (в снах у Фенна Оррину всегда два года, носит линялые синие «Д-ры Дентоны»[44]), о брате Манфреде и покойном сотруднике ЦРУ Джоне Артуре Пейсли, оба они плавают, плавают праздно – и сознает, что и он поспал.

До завтрака мы ныряем с планширя, такова наша утренняя привычка, и плещемся по бухте По, чтобы хорошенько проснуться, перекидываемся старым оранжевым теннисным мячиком. В свежем и влажном солнечном свете видим запущенные яблони на высоком берегу среди дубов и сосен, но никаких признаков более недавнего человечьего присутствия за исключением нашего. Плывя подобрать пропущенный подброс, Фенн под водой задевает что-то липучее и рефлекторно отдергивает ногу. От движения на поверхность взбалтывается нечто напоминающее светлую цветную тряпку. Взмесив воду, он несмело касается ее, затем берет в руку: большой шарф, платок, бандана; квадрат белого шелка или вискозы с пурпурной каймой и голубым орнаментом пейсли; неиспачканный, невыцветший, нетронутый. Он подбирает мяч и подплывает показать находку Сьюзен, дрейфующей возле берега голыми грудями и животом кверху. Между нами корма «Поки». Фенн медлит возле забортного трапа, чтобы закинуть мячик в рубку, – и тут мы вздрагиваем от непристойного улюлюканья откуда-то из деревьев на высоком берегу: Промой их хорошенько, детка! Плыви давай сюда! Эт сетера. Голос мужской, насмешливый, громкий, как будто звукоусиленный. Сьюзен вихрем разворачивается, в тревоге; никого не видит, кроме Фенна по другую сторону; пускается вплавь к судну. За нею летит непристойный свист. Вот это жопка!

Фенн никого не видит. Сью подплескивает к