Бесник пробормотал что-то на своем языке.

— Он говорит, любезная Евангелина Романовна, — Крестовский осторожно взял меня под локоток и попытался отобрать ключ, — что когда вы повергнете его в третий раз, по законам его народа вам обоим придется вступить в супружеский союз. Поэтому, если не желаете закончить свою головокружительную сыскарскую карьеру в неклюдском таборе…

Он поглаживал мои скрюченные на штоке пальцы, желая их разомкнуть, а у меня сердце заходилось в какой-то сладкой истоме. Гелька, не дури! Не давай телу возобладать над разумом. На это они нас, женщин, и ловят, на речи медовые, на прикосновения жаркие. Ты же о таком не раз и не два слышала. Отольется оно потом слезами стократно. Не твой это путь, Геля, ох, не твой…

Я дернула локтем, вырываясь, но взгляда от неклюда не отвела:

— Он на грани трансформации.

— Так темно тут, чавэ, — Бесник сидел на полу, разведя руки, — я без солнечного света вторую ипостась плохо контролирую. Сейчас на свет божий выйду, опять красавец буду.

Я заметила, что неклюд приоделся и теперь не в пледы вагонные закутан был, а щеголял в приличном костюме, из-под расстегнутого на груди сюртука виднелась белая сорочка, расшитый серебряной канителью жилет, и даже галстук, пока не повязанный, а просто висящий на шее, был благопристойной неяркой расцветки. За то время, что мы не виделись, Бесник еще немного зарос, и теперь его подбородок украшала аккуратная черная эспаньолка. Неклюд тряхнул кудрями:

— Ну что, чавэ, успокоилась? Я вставать буду, оружие свое грозное опусти.

Я безвольно опустила руки. Спиной я ощущала присутствие Крестовского. Сквозь все слои ткани, нас разделяющие, я чувствовала жар его тела, и меня это очень нервировало. Шагнув вперед, я присела в книксене:

— Простите, господин Бесник. Я неправильно расценила ваше появление. Надеюсь, больше подобного не повторится.

Неклюд хмыкнул, посмотрел мне за спину и подмигнул:

— С такими служаками, Семен Аристархович, вам сам черт не страшен.

Крестовский не ответил. Позади меня раздались еще голоса, и я наконец, повернулась раскрасневшимся лицом к непосредственному начальству. К нам по коридору приближались Зорин с Мамаевым, причем, поскольку первый был в виде, слегка растрепанном, я поняла, что он еще не успел сменить дорожную одежду.

— Геля, суфражисточка наша! И опять в баталиях! Рад, рад безмерно. — Иван Иванович от избытка радости даже приложился к моей руке, чем вызвал мое недовольство, кое я, впрочем, никак не выказала. Я сыскарь, коллега. Нечего тут со мной куртуазности устраивать!

— А мы Бесника отпускаем, — тем временем басил Иван Иванович. — По взаимной договоренности сторон. Волшебство мое уже развеялось, так что пойдет наш неклюд на все четыре стороны. А ты… — Он быстро взглянул на Крестовского и сменил обращение: — А вы, барышня Попович, здесь за какой надобностью?

Я объяснила. Зорин немедленно предложил свою помощь, и мы, кивнув коллегам, отправились в кладовые. Крестовский с Эльдаром пошли в другую сторону, сопровождать Бесника. Издали до меня донесся возбужденный говорок Мамаева:

— Она его через бедро перебросила? Или мне показалось? Он же чуть не в полтора раза ее в росте превосходит!

Я могла бы ответить, что в этом деле главное не рост, а правильная точка приложения силы, но меня никто не спрашивал. Зорин щебетал что-то отвлеченное, сызнова перейдя на «ты», рассказывал, что они с Эльдаром поспорили, оставит меня Крестовский в приказе или нет.

— А ты на что ставил?

— Я думал, он тебя отошлет, — хмыкнул Зорин. — Просто у нашего Семушки отношение к женщинам не самое доверительное. Но это потому, что таких, как ты, он в жизни своей доселе не встречал!

Похвала была мне приятна. Семушка… Рыжий ирод он, а не Семушка. Мог же просто приказать мне ключ отдать, а не по пальцам выглаживать. Точно, ирод!

Самописец в хозяйстве дядьки оказался только один, увесистый, размером со старинный фолиант. К счастью, в комплект к нему полагался холщовый чехол с наплечным ремнем. Я примерила обновку, отрегулировала длину ремня и осталась довольна. Зорин самописец мне нести не позволил. Пробормотал что-то о том, что идеи суфражизма он со вчерашнего дня всецело разделяет и поддерживает, даже готов встать во главе движения, а тяжести мне таскать все одно не даст, и понес мое приобретение под мышкой.

Ляля встретила нас радостно, зашлась хихиканьем при виде Зорина, прокартавила, что начальство приходило и опять ушло, что до конца рабочего дня мы будем предоставлены сами себе, и время это Ляля планирует посвятить обучению меня самописным премудростям.

Зорин раскланялся, перейдя на «вы», из чего я заключила, что на службе этикет и субординацию должно блюсти, и удалился домой, досыпать недоспанное при неклюде.

Самописец оказался аппаратом несложным, но напичканным магией под завязку.

— Мы вводим данные буковками, — с учительскими интонациями поясняла Ляля, — затем они помещаются в информационный кристалл, из которого могут быть извлечены непосредственно на бумагу либо храниться в кристаллах, покуда в них не возникнет необходимость. Больше половины документооборота у нас так и происходит. Вот смотри. — Она достала одну из толстых папок, развязала тесемки и развернула картонку на столешнице. Внутри обнаружилось с десяток углублений, в некоторых из них лежали черные шершавые пластины.

— Это информационные кристаллы. Обычно ты их не видишь, потому что они внутри самописца, но если пришла пора заменить…

Ольга Петровна ловко отщелкнула какую-то скобу сбоку аппарата, показала углубление, потом велела мне повторить ее действия. Дело спорилось. Ученицей я была благодарной, поскольку понимала, что другой возможности обучиться мне может и не представиться.

Потом мы довольно долго посвящали меня в таинства расстановки пальцев на клавиатуре и в тонкости подбора нажатия.

— Да не колоти ты так, — стонала Ляля. — Не на клавикордах играешь! Легонечко надо. Щелчок, который от соприкосновения с клавишей происходит, он не от пальца должен исходить, а от самой клавиши. Тут главное — уверенность. Самописец чует твое состояние, и коли расслабишься, ошибок тебе наделает будь здоров!

Наконец, когда мои пальцы уже почти не шевелились от усталости, а новые знания перестали помещаться в голове, Ляля решила, что на сегодня хватит.

Я поднялась со своего места, потянулась, сняла очки и прижала к глазам ладони. За окном темнело. Присутствие, днем полное жизни, разговоров, щелканья клавиш самописцев, сейчас звенело тишиной. Припозднились мы в мой первый рабочий день.

— Да у тебя здесь простые стеклышки. — Коллега, успевшая нацепить мои очки на свой востренький носик, любовалась своим отражением в зеркальце. Зеркальце было забавное, будто детское. Посеребренную пластинку охватывал хоровод латунных паучков.

— Я их для солидности ношу, — пояснила я. — А ты у младшей сестры вещицу отобрала?