Сотни пушек и минометов открыли огонь по вражеским позициям. Перевернувшись на спину, Романцов жадно вслушивался в клокочущий над головой то неотвратимо нарастающий, то на миг затихающий ураган. Все это было для него как-то привычно и вместе с тем неприятно. И не потому, что ему надо было идти в атаку, а потому, что он озяб.

Взрывая валенками снег, промчался потный, румяный Подопригора и раскатисто рявкнул:

— Закуривай, Сережка! За-ку-ри-вай!

Романцов вспомнил, что, по мнению бывалых солдат, в атаку надо подниматься обязательно с папироской в зубах. Спички отсырели. Он долго мучился, прежде чем ему удалось закурить.

Через минуту в серо-буром небе затрепетала красная ракета.

Лейтенант поднялся и, держа в вытянутых руках автомат, быстро пошел вперед, отрывисто выкрикивая:

— За мной! Дружнее! За Родину!

Романцов тоже поднялся. Клокоча и захлебываясь, ревел станковый пулемет в кустах. Из-за сугроба выпрыгнул Ширпокрыл и, не целясь, начал стрелять.

Бежать было трудно. Романцов барахтался, увязая в сыпучем снежном месиве.

Он выскочил на опушку и с изумлением увидел впереди, в трехстах метрах, не дальше, высоту. Черные фонтаны земли взлетали и опадали на ней. Лиловые грязные волны дыма и гари, то свертываясь, то распластываясь, захлестывали высоту. На штабных картах ее закодировали под № 14. С разных сторон к этой высоте бежали, стреляя на ходу и разноголосо крича «ура», бойцы Шабанова.

Романцов еще не видел фашистов и потому не стрелял. Рядом с ним шли Ширпокрыл и Власов. Держа на ремне ручной пулемет и прижав приклад к животу, Власов стрелял короткими очередями по высоте.

«Где же Иван Потапович?» — тревожно подумал Романцов.

Курослепова нигде не было.

Внезапно Ширпокрыл взвизгнул и упал навзничь. Только после этого Романцов услышал горячее бормотание пуль, пронизывающих воздух, и увидел, что клубы белого пламени непрерывно плясали вблизи. Он не остановился около Ширпокрыла. Позади шли санитары.

Повернув к Сергею озябшее, в сизых пятнах, с рыжим пухом на щеках лицо, Власов прохрипел:

— Возьмем! Дружнее надо в гору лезть! Весь секрет, чтобы дружнее!

Все солдаты шли в полный рост, а не делали перебежек, как учили раньше Романцова. Снег был такой глубокий, что каждому казалось: упадешь и не вылезешь. То же самое ощущал и Романцов.

Неожиданно он увидел на высоте двух вражеских солдат. Они вылезли откуда-то из снега и неторопливо понесли пулемет к расщепленному дереву, тощие, длинноногие, в серых мундирах. Мгновенно вскинув винтовку, Романцов убил переднего. Затвор лязгнул. Дымящаяся гильза утонула в зашипевшем снегу. Он перезарядил винтовку. Рухнул, взметнув руками, другой фашист.

Удачные выстрелы не обрадовали Романцова. Как снайпер командира взвода, он должен был истреблять офицеров и наблюдателей противника. Однако он не видел ни одного неприятельского офицера, хотя неотрывно смотрел на высоту.

По цепи протяжно закричали:

— Убит старший лейтенант Шабанов! Убит старший лейтенант Шабанов!

Романцов оглянулся на бежавшего позади него лейтенанта.

Доброе и мечтательное, залитое по́том лицо Суркова преобразилось. Он властно вскинул голову, на скулах вспухли желваки, в глазах появился холодный, зло искрящийся блеск.

— Рота, слушай мою команду! Вперед! — оглушительно гаркнул он во всю силу легких. — Подопригора, командуй взводом!

Сорвав шапку, он зачерпнул варежкой пригоршню снега, приложил ко лбу и губам. Он хотел что-то еще сказать, но решительно махнул рукой и побежал на левый фланг роты.

— Товарищ лейтенант! А я где? Я где? — спросил, догоняя его, Романцов.

— Оставайся здесь!

Романцов снова пошел к высоте. Валенки его были плотно набиты снегом. Портянки промокли. Ему было жарко от бега. Сердце гнало по телу горячие потоки крови.

Кое-где попадались вытоптанные в снегу площадки. Бежать по ним было легко и удобно. Романцов не понял, что здесь ночью ползали наши саперы, снимая мины и делая проходы в немецких проволочных заграждениях. Он не заметил черных пятен крови, валяющегося разрезанного ножницами валенка, рукавицы.

Если бы он на войне был первый день, то, вероятно, ощущал бы все острее и отчетливее. Как знать, может быть, он и струсил бы? С новичками это случается, и в этом нет ничего зазорного. Но Романцов был на фронте и с привычным хладнокровием смотрел сейчас на разрывы вражеских снарядов и мин — вихрящиеся мотки огня, фонтаны из комьев снега и земли.

Со всех сторон к высоте бежали бойцы небольшими группами, по три — пять человек. Они стреляли, хотя, как и Романцов, не видели фашистов, кричали «ура».

У склона высоты ветер за утро выдул мягкий снег. Была видна багрово-красная, как мясо, потрескавшаяся глина. Бежать здесь было легко.

Одна за другой две зеленые ракеты плавно скользнули по небу. Перед глазами Романцова разом перестали упруго подпрыгивать вспышки разрывов наших снарядов и мин.

Артиллерия перенесла огонь с высоты № 14 в глубину позиций противника. Подопригора вырвался и огромными прыжками помчался вперед, размахивая гранатой.

— За Родину! — яростно выкрикивал он. — Братцы! Выручай! Товарищи! Ого-го-о!

Власов решительно полез по склону. Романцов вытащил гранату. Склон был крутой, скользкий, бойцы то и дело скатывались вниз, и нельзя было понять, ранены они или споткнулись.

У самого гребня черной трещиной зияла траншея. Красный, задыхающийся Романцов прыгнул в нее. Траншея была широкая, обложенная досками. Где-то совсем рядом стреляли, кричали «ура». Звонко лопались гранаты. Красные ракеты полосовали небо: это Сурков сигнализировал, что его рота ворвалась на высоту № 14.

Из-за угла выскочил Башмаков, боец другой роты. Он растерянно посмотрел на Романцова. Если бы сейчас перед ним был немец, он так бы не удивился.

— Ты здесь зачем?

Какой-то незнакомый Романцову бронебойщик протиснулся из хода сообщения со своим длинным ружьем, похожим на пищаль петровских времен.

Произошло то, чего никогда не бывает на тактических учениях и что часто случается в бою: некоторые бойцы сбились и попали в другую роту.

Романцов мчался по траншее. Вдруг из землянки выбежали три фашиста. Тотчас, еще отчетливо не сознавая, что делает, он швырнул лимонку и с разбегу перепрыгнул через трупы. Едкий, царапающий горло дым от разрыва гранаты обжег его легкие.

Траншея вихляла, извивалась по высоте. Вражеские минометы замолчали. Враги не знали, в чьих руках высота. Наши батареи швыряли снаряд за снарядом в глубину немецких позиций. Романцов остановился в тупике траншеи. Снежный бруствер преградил ему путь. Возвращаться? Он оглянулся. Сейчас он был уже на обратном склоне высоты. По лощине к лесу проворно бежали офицер и два солдата. Почему-то по ним никто не стрелял. Надо полагать, их никто не видел, кроме Романцова.

Через минуту они скрылись бы в лесу.

Романцов не опоздал…

Вынув затвор, он вытер его носовым платком. Рядом мрачно чернел развороченный