class="p1">— Используй самую жуткую колоду, которая у тебя есть. Самую беспощадно откровенную.

Демонесса хотела было что-то сказать, но игра её гостя была настолько убедительна, что она решила принять в ней участие. Всё это позабавило её: и обращение, и монета. Ведь она была никакой не ведьмой, это во-первых. А во-вторых, плату за свои услуги она предпочитала брать в традиционной валюте, а не в виде архаичного металла, давно уже вышедшего из обихода в повседневной жизни.

Смерив Айзека оценивающим взглядом с ног до головы, она взяла монету и аккуратно попробовала смять её зубами, отдаваясь его игре.

Он одобрительно кивнул и расплылся в улыбке:

— О, только глупцу пришло бы в голову подсовывать ведьме фальшивую монету.

Увидев на металле вмятины от своих зубов, демонесса осталась удовлетворена результатом, и улыбнулась в ответ:

— Что ж, тогда начнём. Самая правдивая колода, говоришь? Самая жуткая? Как скажешь.

Едва она только собралась удалиться в другую комнату за картами Таро, как Айзек резко вскочил и схватил её за руку. От неожиданности она ойкнула и ошарашенно уставилась на него.

— Только давай без всякой этой сладкой чуши, которую обычно хотят слышать твои клиенты, — глаза Айзека впились в демонессу. — Сегодня мне нужна откровенность. Какая бы жестокая она не была.

Усаживаясь обратно в кресло, он добавил обыденным тоном:

— Используй колоду Фавиана.

Забавная игра закончилась, даже не успев ещё толком начаться. Она внимательно посмотрела на Айзека, и лишь кивнула в ответ. Никто из тарологов не любил эту колоду, большинство из них отказывалось работать с ней даже за дополнительную плату. Она буквально высасывала энергию участников, однако взамен предоставляла самые искренние ответы, самые жёсткие в своей откровенности.

Демонесса уже взяла монету, поэтому отказывать было поздно. Это не только вредило репутации, но и духи Таро просто не прощали подобного. Довольно печальный опыт у неё уже имелся.

* * *

Комнату окутывал полный мрак, даже покрывало на столе было чернее ночи. Единственными источниками света были пылающие голубым огнём глаза демонов, сидящих напротив друг друга, и лампадки на столе, источающие древесный аромат. Тёмно-красная, демоническая кожа сливалась с окружающей тьмой, и белые карты, с чёрно-красными рисунками, контрастировали с поверхностью стола. Будто измазанный кровью пепел, опадающий на чёрную простынь.

Голос демонессы был глубок, и мягок словно шёлк. И всё же изредка в нём слышались надрывные нотки. Карты не щадили её.

Айзек тоже ощущал эту выворачивающую, грубую энергию, но ему хотя бы не нужно было разговаривать в этот момент. По венам струились раскалённые угли, обжигая и царапая плоть. Они потрескивали и шипели, омываемые кровью, но их жар не утихал ни на мгновение.

— Ты не найдёшь того, что ищешь.

— Здесь этого нет. Не здесь.

— В другом месте.

Очередная карта с грохотом упала на тёмную ткань.

— Но цена… слишком велика.

Демонесса вдруг нахмурила брови и тихо произнесла, обращаясь к самой себе:

— Это… странно. Я не понимаю.

Ещё одна карта из колоды. Ещё одна порция раскалённых угольков.

— Там, куда ты идёшь, куда ты стремишься, тебя ждёт смерть… Но одновременно с этим… и не смерть.

— Что-то ещё.

Демонесса вдруг заплакала, но продолжила вытаскивать новые карты. В этот момент она напоминала ребёнка, которому по локоть отхватил руку голодный зверь, за наивную попытку погладить его. Плач не столько от боли и шока, сколько от обиды и непонимания. «За что?», — читалось в этих мокрых глазах. — «Почему?».

Когда пламя лампадок внезапно потухло, последнее, что увидел Айзек, это карты «Башня» и «Луна». Во тьме остались гореть лишь глаза. Голубые огоньки друг напротив друга.

— Что ещё? — произнесла одна пара огоньков. — Что говорят последние карты?

— Уходи, — всхлипывающим голосом ответила другая пара.

— Мне нужно знать. Скажи мне! — настаивала первая.

— Знать или не знать — для тебя это всё равно ничего уже не изменит. Пожалуйста, — умоляли глаза. — Пожалуйста, хватит.

— Скажи!

В ответ слышалось лишь рыдание, и поэтому молча поднявшись, Айзек оставил демонессу разбираться со своими внутренними тенями, его это уже не касалось.

Выйдя на улицу, он нехотя втянул в лёгкие вечерний воздух, и подставил ладони под густо падающий пепел. Не обращая никакого внимания на прохожих, он стоял посреди улицы, и рассматривал свои руки.

Видимо он немного перегораживал дорожку, по которой двигались пешеходы, потому что краем уха всё же заметил недовольные бормотания, смешки и проклятья, несомненно посылаемые в его адрес.

Подняв голову, он окинул взглядом улицу, наполненную существами, спешащими куда-то по своим делам. Одни торопились выполнить очередные поручения, другие — эти поручения раздать. Третьи договаривались по телефону о встрече с клиентом. Четвёртые выставляли из окон дорогих авто свои поросячьи мордочки в попытке выделиться из толпы таких же зверят, если не блеском ума, то хотя бы сиянием позолоченных дисков своего автомобиля.

— Эй! — внезапно для самого себя, крикнул Айзек. — Животные, носящие одежды! Мне уже невыносимо дышать с вами одним воздухом!

Он хотел было сказать ещё что-то, но остановился. Вовсе не потому, что ему было неловко, или что-либо ещё. Айзек просто понял, что это бессмысленно. Точно так же, как бессмысленно высказывать что-то облакам, за то, что они осыпают тебя градом. И даже злиться на них глупо, ведь они всего лишь облака, и не то, чтобы понять, а даже осознать твою злость будут просто не в состоянии. И твою боль. И твою печаль.

Это пришло неожиданно, как озарение. Айзек больше не хотел кому-либо, что-либо доказывать или объяснять. «Как» и «кем» он воспринимался сейчас этой массой, его уже совершенно не интересовало. Разве важно для тебя мнение улитки о твоих поступках? Смешно ведь, правда? Идя своим путём, ты даже не взглянешь на неё. И уж тем более у тебя и мысли не возникнет, чтобы на полном серьёзе вступать с ней в какой-то диалог.

Словно кольца на водной глади, разошедшиеся от брошенного в неё камня, окружающая масса вяло всколыхнулась возмущённой рябью и редкими негодующими возгласами. Но Айзек не обратил на это внимания. Он вновь посмотрел на свои ладони, покрытые пеплом, а затем приложил их к своему лицу. Когда он размазал пепел по коже, его белые, ритуальные татуировки стали практически незаметны. Со стороны казалось, как будто он содрал с себя красную маску вместе с кожей, выставив на всеобщее обозрение кости черепа. Неизменными остались лишь чёрные глаза, внутри которых горели диски голубого пламени.

— Аха-ха. Ты только взгляни на этого идиота, — произнёс молодой демон, сидящий за столиком уличного кафе.

— Какого? — непонимающе взглянула на него его спутница, продолжая лениво помешивать