– Господа! Господа! Вы слышали, нашего Воробейчикова вот-вот повысят! – возвестил сипловатым голосом наместник по Усть-Балде Бубницкий, господин правильной наружности, в прошлом жандармский ротмистр.

– В который уж раз? – не без сарказма в голосе отозвался тамада. – У нас что ни день, то пятница! С какой это стати, да и куда?

– В министры обороны вроде прочат...

– Ну уж это враки! Как может быть министром военный человек? Вы только вдумайтесь: министр обороны – генерал! Мы что, воевать с кем собрались, а главное, как на это посмотрит мировое сообщество? Нет, господа, генералам у нас к министерскому креслу в военном ведомстве путь заказан. И я считаю, что это правильно. У военных осмотрительности и гибкости недостаточно...

– Помилуйте, да отчего же так? В новейшей истории есть примеры, когда люди в погонах это министерство возглавляли, – вступил в разговор Енох.

– Милейший Енох Минович, – смачно хрустя огурчиком, нравоучительно произнес Тангай-бек, наместник по Обькоманскому уделу, – погоны погонам рознь. Вот возьмите мои или, скажем, Бубницкого, да и любого из здесь сидящих, у нас у всех особые погоны, хотя с виду и похожи на армейские. А все почему? Потому, что мы по другому ведомству, мы имели честь состоять в жандармском корпусе Его Величества тайной канцелярии. К нам и доверие другое, а те немногие, что занимали этот пост в прежние времена, как раз и вышли из нашей голубой, как говорится, шинели или уж по крайней мере исправно с нами сотрудничали.

– Да бросьте вы, господа, все о служебных делах говорить! Извольте новый анекдотец! – вклинился Юнус Маодзедунович.

– Валяй, Юнус, да попошлее, а то развели здесь, понимаешь, военно-кадровый балаган, – подбодрил его граф Лапотко. – За девицами впору посылать, а они все шефа на повышение шлют! Нам что, плохо при нем живется? Нет, и это всяк скажет, так чего тогда каркать? Вот пришлют какого-нибудь дуболома, тогда и запляшем. Давай свой анекдот!

– Было у отца три сына...

– Два умных, а третий русский... – перебил его, похохатывая Тарабарабуриев, наместник по Уйлатайскому уделу.

– Да не перебивай, а то за испорченную песню оштрафую! – прицыкнул на него дуайен.

– Было у отца три сына. Выросли детки. Вывел их отец в чисто поле, дал в руки по стреле каленой и говорит: «Натяните, сыночки, ваши тугие луки, пустите стрелы в разные стороны, где у кого стрела упадет, тот там свою любовь и найдет». Стрельнули детки, и попал старший среднему в жопу, а младший себе в руку.

Народ дружно засмеялся, и анекдоты пошли косяком. После, с подачи дуайена, завели разговор о неразберихе в представительстве, о ненужности присылаемых оттуда бумаг и запросов.

– Абсолютно вы правы, Казимир Желдорбаевич, – поддержал его Тангай-бек, – главное, что им еще и необходимо отвечать немедленно. А где тут отвечать, коли в уделе света по три-четыре дня не бывает! И как ты заставишь уездного голову и председателя народного каганата ежемесячно ездить на стацсовещания, когда они им, как мертвому ослу припарки?

– А что с него возьмешь, одно слово, вояка! – со вздохом произнес дуайен. – Вот вам, Енох Минович, и подтверждение слов досточтимого Тангай-бека. Был бы Генерал-Наместник из наших, компру бы на всех давно нарыл, как цуцики бы к нему бегали по первому зову. Я-то по первости принес полный расклад: что, где, кто, с кем и как, а он мне: «Это все гадости, Казимир Желдорбаевич, и фискальство, недостойное государственного служащего. Вы это, говорит, бросьте», – а сам-то бумажку забрал – и в стол. Но толку никакого. Небось скучно вам у нас после столиц да заграниц? – без перехода вдруг спросил он у Еноха.

– Отчего же? – разулыбался хозяин застолья. – Весьма забавно и во многом поучительно. Я, правда, не из жандармского корпуса, но понятия об истинной службе имею и накоротке знаком со многими из внешнеполитического департамента вашего ведомства. Поверьте, господа, буду весьма признателен, если вы просветите меня относительно моего удела, уж так полезно все знать, в том числе: кто, с кем и как...

– Сегодня поздновато, народ поднабрался и кроме плясок половецких да срамных девиц ни о чем другом говорить не сможет, а вот завтра с утра вы Юнуса попытайте. Он ваш сосед, да и родня у него в вашем уделе проживает. Он порасскажет, – понизив голос, посоветовал Казимир Желдорбаевич.

– Спасибо, только я было сегодня собрался в ночь восвояси ехать.

– О-о, мил человек! Вы это из головы выкиньте! Ночами у нас неспокойно, ушкуйники пошаливают. Да вас одного и из города не выпустят. А вот и девчонки пожаловали! Эй, бойцы невидимого фронта! Самую красивую – сегодняшнему имениннику, Еноху Миновичу!

Все загалдели. Бросились строить слабо одетых девиц, весело поворачивая их и изгибая в разные стороны.

«Ровно лошадей, – подумал Енох и остановил свой взгляд на миловидной высокой девушке лет тридцати, в простенькой красной кофточке и застиранных джинсах. Длинные рыжие волосы, припухшие от силикона губы, светло-серые глаза, вздернутый носик и настырный, выступающий вперед подбородок. – В городе бы встретил, принял бы за студентку из добропорядочного семейства. Эх, сложна ты, молодая жизнь на бескрайних просторах любезного отечества!»

Костер горел ярко, отчего лунная ночь больше походила на тихий пасмурный день. Казалось, вот-вот окружающая серость разорвется, и сверху хлынет солнечный свет. Но над горами и тайгой мерцали крупные звезды, светила полная луна, мирно потрескивал в огне валежник. Вокруг костра, сторонясь жара, сидела небольшая группа вооруженных и вразнобой одетых людей. Огненные блики выхватывали из белесой полутьмы бородатые лица, сверкающие недобрым блеском глаза, стеганые ватные халаты и жилетки; красные язычки пламени причудливо плясали на вороненых, прохладных округлостях ружейных стволов. Над костром в большом закопченном казане кипело какое-то варево. Временами кто-нибудь из молчальников брал в руки большой половник и подливал себе в пиалу бело-мутную жидкость – традиционный для этих мест зеленый чай, варившийся на молоке с добавлением меда, соли, бараньего жира и листьев конопли. Пойло не только экзотическое, но и чрезвычайно сытное.

– И долго мы будем здесь вот так сидеть?

– А над тобой чо, каплет? Сиди вон, чаек присербывай, на лунные красоты любуйся...

– Да пошел ты со своими красотами! Я тебе что, шавка помойная, свистнули – и тута...

– Сар-мэн, ты что это слюни пускаешь? Тя никто не неволит. Вольному – воля!

– Помолчите, резвотварые, счас Макута-бей пожалует, он вам вмиг объяснит, с каковой стороны дураков дерут, – одернул молодежь грузный мужик, подливая себе чаю. – А ты, Сара Менская, заткни хлебало, раз кликнул бей, знать, стрема стряслась. Он без нуждов стрелки забивать не станет.

– Да я тя счас за Сару, пердло старое, порешу! – выхватывая из-за пояса допотопный пистолет Стечкина, заблажил тот, кого называли Сар-мэном.

– Угомонитесь, придурки! – рявкнул молчавший доселе четвертый разбойник. – Ладно эти щенята тявкают почем зря, а ты, Смит, зачем еще дегтя в кашу подливаешь? Помолчите лучше. Дела-то, видать, серьезные, раз Бей всех собирает.