– А я что, искусственный? – криво усмехнулся Гуров.

– А ты вообще не мужик, а половая тряпка, – с презрением, медленно и четко выговорила она. – На Руси как повелось? Если баба чего начудит, так муж с ней сам разберется. Да хоть вожжами по спине. Но вот если кто о ней слово худое скажет, он за нее насмерть биться будет! Потому что это его женщина! Его жена! Он за нее перед Богом и людьми в ответе! Потому что муж и жена – одна сатана, и третьему между ними делать нечего! А ты? Твои дружки Орлов с Крячко сколько лет над Машей измывались? А ты ее от них защитил? Нет! И она столько лет все терпела! А все потому, что любила! Теперь все, Гуров! Была любовь, да вся вышла! Не можешь ты с бабой жить? Дура она набитая, как Орлов сказал? Не устраивает тебя чем-то? Так будь мужиком! Разведись! А ты и нашим, и вашим! И с друзьями вась-вась, и баба под боком! Да не какая-нибудь лахудра, а умная, красивая, талантливая! Она же так сыграла, что за душу всех взяла! Мужики слезы глотали, а бабы навзрыд рыдали! Ты думаешь, почему она тебя с собой на премьеру не взяла и на банкет не осталась? Подставить боялась! А ту суку, которая потихоньку все снимала, мы нашли! Спросим с него, кто послал и зачем, и мало ему не покажется! Она, вместо того чтобы царицей бала быть, к тебе поехала, а ты в такой великий для нее день спать завалился! Ты знаешь, что Стас твой ненаглядный ее проституткой назвал, которая за подарки на все готова?

– Не может быть! – выкрикнул Лев.

– И может! И было! – выразительно произнесла Тамара. – Ладно! Вижу, что разговаривать с тобой бесполезно. Ты все равно своим друзьям больше, чем Марии, веришь, так что нечего впустую воздух перемалывать. Ступай своей дорогой! А вместо жены купи себе бабу надувную! И дружкам твоим будет над кем издеваться, и тебе защищать ее не надо! А лопнет, так новую купить недолго. Если тебе самому это не по карману, так я подарю. А про Машу забудь навсегда!

С этими словами она села в свой джип и уехала. Гуров стоял, сцепив зубы. Еще никогда в жизни у него не возникало такого жгучего желания ударить женщину, но… Но она была права! Права во всем! С трудом взяв себя в руки, он повернулся, чтобы вернуться на работу, и тут ему в лицо ударил ветер, который до этого дул в спину. Полы куртки распахнулись, холод обжег тело, и это несколько взбодрило его и окончательно привело в чувство. Когда он вернулся в кабинет, ничего не подозревавший Стас поинтересовался:

– Обедать идешь? А то там сейчас все слопают, и нам только хлеб с чаем останется.

– Подожди, – ровным голосом попросил его Гуров. – Скажи, что ты наговорил Марии после того, как Петр меня в воскресенье в госпиталь увез?

– Да ничего особенного, – пожал плечами Стас. – Объяснил, что она тебя в очередной раз подставила, и все. А ты чего спрашиваешь? Случилось чего?

– Случилось, – кивнул Гуров. – Маша от меня ушла и на развод подала.

– Ну и слава бо… – радостно начал было Крячко, но, встретив бешеный взгляд Льва, мигом заткнулся.

– Стас, скажи мне, пожалуйста, ты помнишь, как вот здесь, – похлопал Лев по столешнице, – лежали двенадцать папок уголовных дел по убийствам, которые объединили в серию. И ждали они меня! Вышел я на работу после отпуска в понедельник, и вот они! А ты в тот же самый понедельник в отпуск ушел, потому что твоя жена ножкой топнула, разводом и разделом имущества пригрозила, и ты ушки прижал. Она у тебя сотовый телефон забрала, и ты не пикнул. Ты мне скромненько так номер участкового в твоей деревне подсунул – звони, мол, если уж совсем невтерпеж станет. Я тут один вкалывал, хорошо хоть двое практикантов на подхвате были. На меня покушения устраивали, жене моей ножом угрожали и похитить пытались, а ты в это время ставни красил. Я из сил выбивался, чтобы невиновного человека из колонии освободить, а реальных убийц посадить, а ты картошку окучивал. Ответь, я тогда о твоей жене или ей самой хоть одно грубое слово сказал?

– Нет, – глядя в сторону, пробормотал Крячко.

А что он мог возразить, если именно так все и было. И чувствовал тебя Стас нагадившим в хозяйские тапки котенком, которого тычут мордой в свое собственное дерьмо. Но еще больше его пугало несочетаемое сочетание ненавидящего, испепеляющего взгляда Гурова и его ровного, вроде бы спокойного тона.

– Правильно. Не сказал, – подтвердил Лев. – А когда твоя супружница и жена Орлова в мою семейную жизнь вмешивались, я их, может, по лестнице спустил или матом послал? А?

– Тоже нет, – отчетливо понимая, что Гуров доведен до предела и дело добром не кончится, покорно согласился Стас.

– Тогда ответь мне, пожалуйста, кто дал тебе право называть мою жену проституткой, которая за подарки на все готова? Кто дал право Орлову называть мою жену дурой набитой? Я вам такого права не давал! Будь оно проклято, мое идиотское интеллигентское воспитание! – все-таки не удержался и заорал Лев. – Нужно было в первый же раз, когда вы мою жену оскорбили, дать вам в морду! Да так, чтобы зубы фонтаном брызнули! Чтобы вы на всю оставшуюся жизнь запомнили, что не имеете права ее обижать! Ничего! И сейчас еще не поздно! Жену я этим уже не верну, так хоть за все ее мучения отомщу! Чтобы перед самим собой стыдно не было за то, что я половой тряпкой оказался!

Гуров начал подниматься со стула, и Крячко пулей вылетел за дверь. Бить его Лев, конечно, не стал бы, но, взяв за грудки, пару раз об стену точно приложил бы. Гоняться за Стасом по коридорам Главка – только людей смешить, так что Гуров скинул куртку, снова сел за стол и стал думать, как жить дальше.

Крячко же, пробежав по коридору под недоумевающими взглядами сослуживцев – плевать, когда жизнь на волоске висит, еще и не такое сделаешь! – влетел в приемную Орлова. У пожилой, много всего повидавшей за время работы секретарши Петра Николаевича при виде его глаза и очки разбежались в разные стороны: глаза полезли на лоб, а очки упали на кончик носа. Даже не поинтересовавшись, есть ли кто-нибудь посторонний в кабинете, Стас вбежал туда и прямиком пролетел в комнату отдыха. Орлов, который в этот момент как раз беседовал с одним из своих подчиненных, удивился не меньше секретарши, но, поняв, что случилось нечто из ряда вон, быстренько выпроводил того и пошел к Крячко, чтобы узнать, где горит. Стас стоял возле открытого холодильника и жадно пил минералку прямо из горлышка. С трудом отобрав у него бутылку, Петр вернул ее на место, посадил все еще неадекватного Крячко на диван и потребовал объяснений.

– Маша ушла от Гурова и подала на развод, – выдал Стас.

– Ну и слава… – начал Орлов, но Крячко перебил его самым язвительным тоном:

– Ты только при Леве это не скажи! Я помоложе тебя, убежать успел, а вот тебе такие нагрузки уже не под силу.

И далее последовал вольный пересказ того, что говорил Гуров, сопровождаемый взрыдами и придыханиями. Петр молча выслушал его и спросил:

– Ты что, действительно Машу проституткой назвал? Только не ври, прошу! Нам же теперь вместе эту кашу расхлебывать.

– Ну, не впрямую, а дал понять…

– Значит, назвал, – вздохнул Орлов. – Знаешь, Стас, мы с тобой зарвались. Мы Левку, конечно, любим и переживаем за него. Друг он нам верный, десятилетиями проверенный. Но если бы он при мне мою жену дурой назвал, я бы ему без малейших колебаний в морду заехал. И он бы меня понял, потому что есть черта, которую переступать нельзя. А мы с тобой эту черту уже давно далеко позади себя оставили и теперь в чужой семье, как у себя дома, хозяйничаем. Жаль, что Левка так поздно спохватился, надо было раньше нас на место поставить. А теперь нам предстоит спасать то, что еще можно спасти. Иди одевайся, к Маше поедем.