Их дочь находилась в плену, а они ничем не могли ей помочь!

— Обижайся, Витя, не обижайся, но ты просе…шь свою дочь! — пророчил Виктору один его приятель. — Попомнишь мои слова!

— А что мне делать? — отчаянно вопрошал совершенно растерянный, уже ни во что и ни в кого не верящий отец.

— Драться! Мужик ты или не мужик?! Хватит сопли жевать, собирайся и лети туда! Ищи их и бери за глотку! Вот так! — хватал себя поперек горла приятель, багровея и страшно выкатывая глаза. — Они — тебя. Ты — их! Деньги-то у тебя есть?

Деньги были. Собранные на выкуп.

— Прибудешь, сразу дуй в штаб федералов и найди кого-нибудь из спецназа. Они ребята тертые, обязательно что-нибудь присоветуют. Только водки побольше захвати…

Виктор купил два ящика водки и билет на поезд.

Лучше так, лучше хоть что-то делать, чем ждать…

Водка пригодилась лучше денег, водка оказалась универсальной валютой на блокпостах, в штабах и комендатурах. Впрочем, деньги — тоже. Давать приходилось много и часто — за проход, проезд, информацию, ночлег…

Кому война, а кому мать родна… Всегда так было и будет впредь. Здесь, на войне, крутились очень приличные деньги — всяк зарабатывал как мог и где только мог. Для многих «горячие» командировки превратились в прибыльный, на чужой беде и крови, бизнес…

Отправляясь сюда, он почему-то думал, что все ему будут сочувствовать. Как дома. Ничего подобного! У него интересовались, зачем он здесь, бесстрастно выслушивали его историю и молча кивали. Потому что удивить здесь кого-нибудь подобными трагедиями было трудно. По Чечне, путаясь под ногами военных, шатается множество неприкаянных женщин и мужчин с ксерокопированными фотографиями разыскиваемых ими близких, исчезнувших еще в той, в первой, войне. Матери годами, переходя из части в часть, ищут пропавших без вести сыновей, сами попадают в руки боевиков, рано или поздно гибнут и перестают бродить. Но на их место приезжают другие. И каждый тащит с собой свое, которое кажется ему самым главным, горе…

Виктору очень быстро объяснили, что то, что случилось с ним, не исключение — не он первый и не ему быть последним. Что здесь действует целый конвейер работорговли, поставляющий из южно-европейских регионов России, из Москвы и Поволжья «живой товар». В том числе под заказ. Что можно заказать себе крепкого, лет двадцати — двадцати пяти парня, а можно пятнадцатилетнюю, где-нибудь под метр семьдесят девушку, светловолосую, с голубыми глазами. Первого — для тяжелых работ. Вторую — для утех. Или последующей перепродажи где-нибудь в глубинке, где цены выше.

Покупатель и продавец били по рукам, и через пару дней в Ставрополье или Воронеже шустрые ребята кавказской или славянской внешности высматривали подходящий товар — того самого крепкого парня или голубоглазую девушку, которые знать не знали, что уже запроданы в рабство и себе не принадлежат.

Их выслеживали, подкарауливали где-нибудь в укромном месте и, пригрозив пистолетом или тюкнув по темечку, грузили в переоборудованный для перевозки пленников «КамАЗ», где в кузове был сколочен из досок жилой отсек, со всех сторон обложенный каким-нибудь легальным грузом — шифером, стекловатой, картошкой… И ехал себе «КамАЗ», в котором в деревянном, три на четыре ящике томились двое, или трое, или больше рабов, под присмотром вооруженного охранника. Машину останавливали гаишники и военные на блокпостах, проверяли накладные, заглядывали в фуру, видели шифер, вату или картошку и пропускали машину дальше.

Между первой и второй войнами такие «КамАЗы» десятками курсировали между Чечней и Россией, а местные УВД были завалены заявлениями о пропаже родственников.

— Что ты!.. Знаешь в этом деле какие «бабки» крутятся?! — рассказывал очередной, подвозивший случайного попутчика водитель. — Сумасшедшие «бабки»! Банк попробуй на деньги развести — за банк все менты на уши встанут, каждую машину обшмонают, а человека увезти — тьфу, у нас их как грязи, и все без охраны. А теперь прикинь, сколько родственники за свое дите выложат, если, к примеру, им его пальчики в конверте прислать. Чуешь?

Ты вон туда, туда глянь…

И водитель показывал Виктору разоренный войной деревенский базар, где раньше по субботам-воскресеньям шла бойкая торговля людьми и можно было поискать, посмотреть, пощупать выставленный для продажи «товар». Поторговаться. Сбить цену. И купить. Как в Древнем Риме. А потом использовать приобретенного раба по своему усмотрению на поденных работах за одну только кормежку и страх наказания. Бить, как ленивую скотину, если кажется, что тот работает плохо. Или убить, если захотелось убить или тот заболел.

— У них здесь чуть не под каждым домом свой зиндан. Выроют яму поглубже, забетонируют, нары сколотят — вот тебе и маленькая тюрьма. Мы одну деревню взяли, так там в каждом дворе по два-три раба было, в том числе у директора школы и бывшего парторга. Детишки друг перед другом хвастались, у кого рабы круче. Богатая деревня… Была…

И следующая тоже — была…

В окнах армейских «Уралов» и «КамАЗов» текли «киношные» пейзажи разоренных войной деревень, которые по «ящику» почти не показывали. Здесь все было совсем по-другому, чем в телевизионных репортажах. Бравые телевизионные вояки в реальной жизни оборачивались запущенными, грязными, вечно голодными солдатами-срочниками, которые боялись и ненавидели отцов-командиров почти так же, как бандитов. «Героические милиционеры» толкали налево изъятые накануне автоматы, чтобы на следующий день изъять их у тех, кому толкнули, для последующей перепродажи. Окончательно победившие войска «давили по газам», стремясь до ночи добраться до блокпостов, чтобы укрыться за их бетонными стенами, потому что ночью Чечня принадлежала не им, боевикам. Чеченские детишки, которые на экранах весело учили во вновь отстроенных школах русский язык и литературу, здесь, на дороге, грозили каждому проходящему грузовику кулаками, чиркая себя пальцем поперек горла и бросаясь вслед камнями и комьями грязи.

Все здесь было не так, все было иначе… Когда Виктор вышел на армейскую разведку, он уже не удивлялся тому, что они тоже мало напоминают своих телевизионных прототипов. Они не говорили патриотическими лозунгами и не рвались спасать попавших в беду чужих детей ценой собственной жизни. Они думали о том, как кормить своих.

— Сколько? — спросили они.

— Пятьдесят, — ответил Виктор.

Спецназовцы подумали. Прикинули.

— Не пойдет, — покачали головами они, — нам надо будет платить посредникам за информацию. И рисковать.

— Хорошо, какая ваша цена?

— С вас они запросили тысяч триста-четыреста, — прикинули разведчики, исходя из известных им расценок. — Половина будет — сто пятьдесят. Годится?

Сто пятьдесят было меньше, чем пятьсот.

— Я согласен.

— Тогда нам нужно знать все то, что знаете вы…

Это была сделка, но эти хотя бы не отказали — эти согласились ему помочь. Пусть даже так, пусть за деньги! Лучше так, чем никак. Чем — голова в посылке!