Возможно, кто-то думает по-другому, но у того, кто думает по-другому, дети находятся дома…

Палатки промокли насквозь, потому что третий день практически без перерыва шел дождь. Палатки были брезентовыми, растянутыми на деревянных кольях, в точности такими же, какие использовались войсками лет пятьдесят назад. А может быть, теми же самыми, одна тысяча девятьсот тридцать восьмого года пошива. Война выгребала арсеналы и склады, где хранились стратегические, на случай «третьей мировой», запасы. На «фронт» частенько завозили то старого кроя обмундирование, то лежалые сапоги, то снаряды для гаубиц с маркировкой сорок третьего года. Что никого уже не удивляло…

Брезент не держал воду, как его ни растягивай, и с «крыши» палатки капал дождь. Солдаты лежали на железных сборных койках, поверх одеял, накрывшись бушлатами, и «пухли» от безделья.

— Слышь, ты, военный, подбрось дровишек…

В центре,[1]на кирпичах, стояла сделанная из двухсотлитровой бочки печка-буржуйка, от которой через всю палатку тянулась железным рукавом труба. Печка горела сутки напролет и все равно не могла прогреть матерчатую, продуваемую со всех сторон палатку. Возле печки, там, где квартировали «старики», было еще ничего, а чуть дальше — как на улице.

— Ну ты че, не понял?! — возмутился «старик», ленясь даже пнуть борзого «духа». — А ну, шнуром за дровами!

Сашка Скоков не услышал просьбы «старика»-солдата потому что дремал, привалившись к спинке койки. Пришлось тому приподниматься, чтобы достать его кулаком в скулу.

— Одна нога здесь, другой уже нету!..

Сашка вскочил и выбежал на улицу. Под проливной дождь. По лицу хлестануло холодными струями. Поленница была сразу за палаткой и была прикрыта полиэтиленом и брезентом. Но дрова все равно промокли почти насквозь. Он уложил с десяток поленьев в сгиб левой руки и, обняв их правой, вернулся в палатку.

Поленья разгорались плохо. Пришлось плеснуть на них соляры…

В палатку, нагнув голову, вошел офицер в мокрой плащ-накидке.

— Валяетесь… — не выражая ни возмущения, ни осуждения, а просто констатируя факт, сказал он.

— Так точно, товарищ старший лейтенант, отдыхаем, — бойко ответил сержант-срочник, приподнимаясь на койке.

— Мне люди нужны. Там машина пришла, надо разгрузить.

— Сделаем, товарищ старший лейтенант, айн момент! — заверил сержант, преданно глядя на командира. — Палеев, Федоров, Скоков… А ну — рысью за лейтенантом!

Назначенные на работу солдаты потянулись из палатки. В дождь… Ноги разъезжались в раскисшем грунте, на сапоги налипали комки грязи, за шиворот просачивалась вода. Хотелось есть, спать и домой…

Саша Скоков не сачковал от армии, как многие другие, он сам пришел в военкомат, предложив армии свои услуги. Так его воспитывали. Его отец был офицером и считал, что армия никому еще не вредила, а только помогала.

Но эта была уже не та армия, уже совсем другая армия…

— Брать оттуда, носить вон туда, — поставил боевую задачу лейтенант. И ушел в офицерскую палатку. Стремно ему было торчать здесь, под холодным дождем. Он бы вообще из палатки не выходил, если бы не был самым младшим среди офицеров.

Саша Скоков брал «оттуда» и тащил «туда». Работал он без энтузиазма, монотонно, словно через силу, нехотя ползая по раскисшей земле. В армии все так делается — через силу и через одно место. Потому что если с энтузиазмом, если спешить и справиться с работой раньше, то добьешься только того, что тебе «накатят» новую работу. А всю работу в армии все равно не переделать, даже если переделать… Если переделать, тебе все равно найдут занятие, заставив плац зубными щетками чистить или снег столовой ложкой убирать…

Когда они вернулись в палатку, «старики» все так же валялись на койках, под бушлатами. Все в тех же позах.

— Слышь, ты, ты где бродишь?! Не видишь, что ли, что печка прогорела, а ну шнуром!.. А ты давай за жрачкой в «столовую».

— Кто же мне ее даст? — мрачно спросил солдат.

— А это меня ни разу не колышет! — популярно объяснил ему «дед». — Укради и скажи, что нашел! «Деды» жрать хотят!..

Через неделю их рота попала в засаду. Справа и слева ударили ручные пулеметы и автоматы. «Урал» съехал на обочину и остановился, ткнувшись бампером в чудом сохранившийся бетонный столбик. Мертвый водитель рухнул головой на баранку, заливая свои колени и пол кровью.

— Полундра-а-а!.. — крикнул кто-то.

Пули отчаянно защелкали по бортам, пробивая их насквозь и пробивая насквозь тела сидящих с краю солдат. Толкая и топча друг друга, все устремились к выходу. Тех, кто прыгал, стреляли как куропаток — влет. Отброшенные пулями тела, меняя траекторию, бились о борт, падали уже неживыми на дорогу. Но кому-то все же повезло, кто-то успел упасть целым и откатиться под днище грузовика, за колесо. Пули с хлюпом впивались в резину покрышек.

Выставив автоматы, не глядя, куда, не понимая, в кого, они открыли огонь по подступившим к самой дороге кустам. Стреляли не для того, чтобы отбиться, просто так было легче.

— А… падлы, суки, гниды поганые!.. — страшно, сорванным голосом, матерился лежащий рядом с Сашкой сержант, потому что ему было страшно. Так же, как Сашке. Как всем. — Ты чего не стреляешь? Стреляй, гад!

Дотянулся, ударил Сашку кулаком по лицу, вышибая из него задумчивость. Сашка нажал на спусковой крючок. Автомат затрясся в его руках, отбив короткую очередь…

Сзади, чадя, разгорался шедший следом «Урал», возле него валялись трупы солдат. И рядом тоже валялись. Те, что несколько минут назад сидели рядом с ним. Живые. Теперь их неузнаваемые, искаженные предсмертным ужасом и болью лица смотрели в никуда, а от их тел, сливаясь друг с другом, расползались черные кровавые лужи.

Что стало с другими машинами колонны, прорвались они или нет, было совершенно не ясно. Что делать — тем более. Офицеров боевики выбили первыми. Здесь, под днищем, их было шестеро живых, один — раненый. Раненый был самый спокойный, потому что боль заглушала все остальные чувства, в том числе чувство страха. Он был как-то странно задумчив, потому что был уже не здесь, уже наполовину там. Живым было хуже, живые понимали, к чему все идет…

Очередь… Бросок автомата влево, снова — очередь!..

Площадной, заглушающий страх мат!..

И снова очередь, на этот раз вправо!..

И животный ужас, застывший в глазах. Потому что понятно, что никто им не поможет и что у них скоро кончатся патроны и сюда придут боевики. Но они оттягивали еще на минуту, на две, на три… этот неизбежный момент.

В кого-то, сочно чмокнув, ударила пуля. Кто-то ткнулся лицом в землю и затих. Теперь их было не шестеро, уже — пятеро, и еще там, сзади, под горящей машиной, тоже были еще живые, потому что оттуда кто-то огрызался автоматными очередями.