— Вы не едете с ним?

— Не сейчас. Амбгроувсы пригласили меня на прогулку в горы, а он скоро вернётся.

Когда девушка последний раз широко взмахнула рукой в направлении, куда выруливал по полю самолёт, что-то маленькое и блестящее скатилось с её пальца на землю под ноги Лоренсу. Он поднял широкое серебряное кольцо, украшенное листом кувшинки, на котором сидела крохотная лягушка. Рептилия и листок были покрыты соответственно лиловой и зелёной эмалью.

— Ой, моё кольцо! Спасибо. Папа купил его мне вчера. Но оно слишком велико, и я собиралась отнести его обратно Ху Шаню.

— Куда? — перебил её Лоренс. — Извините, юффру Картландт, но куда, вы сказали, должны отнести это?

— Ху Шаню. Вы же наверняка знаете этот большой антикварный магазин в старом городе, всего в квартале от вашей конторы. У них самые необычные ювелирные изделия, ни одно не похоже на другое. И он, конечно, весьма занят, магазин был почти переполнен, когда мы там были. Гляньте, этот пилот пытается привлечь ваше внимание, минхеер Ван Норрис?

Лоренс оглянулся. У крыла своего самолёта стоял Сунг, половина его широкого лица пряталась за защитными очками. Пилот помахал им.

— Я, должно быть, уже опаздываю, — Лоренс подхватил свою сумку. — Могу я надеяться увидеть вас снова, юффру Картландт?

— Мы собираемся уплывать девятого. Папины дела опять отложены. Но если вы когда-нибудь окажетесь в Америке, не забудьте нас разыскать. До свидания, минхеер Ван Норрис!

Он поклонился и поспешил присоединиться к Сунгу.

— Я припоздал, — приветствовал его пилот-китаец. — Сожалею об этом, и, — он ухмыльнулся, показав крепкие жёлтые зубы, — я бы сожалел куда больше, если бы заставил ждать себя подобным образом минхеера Пита. Сюда — думаю, вам будет удобней со мной в пилотской кабине.

— Но что… — Лоренс уставился внутрь с неприкрытым изумлением. Роскошный пассажирский салон транспортного самолёта лишился кресел и ковра. Почти всё пространство было забито корзинами и мешками, лишь вдоль стен были закреплены скамейки со странными углублениями на них.

— Для парашютистов, — указал кивком на последние Сунг. — Видите, салон оборудовали для парашютистов. Всё, что нам теперь нужно — это рота обученных десантников. И мы теперь уже больше не пассажирская линия, это всё предназначено для перевозки снаряжения и войск — если таковые найдутся.

Он пробрался в пилотскую кабину, а Лоренс, бросив сумку среди корзин, последовал за ним и занял кресло второго пилота. Даже здесь произошли изменения, несколько новых приспособлений добавилось на панели перед ними.

— Когда-нибудь, — указал на одну из них Сунг, — это поможет нам сбросить несколько тонн стали на жёлтых макак. И, может быть, я буду одним из тех, кто это сделает. Их вооружение отличается от нашего, но, как я слышал, не слишком отличается от вооружения американских ВВС. Возможно, у нас вскоре появится возможность сравнить.

— Как?

— Ходят разные слухи, — Сунг пожал плечами. — Праздную болтовню куда только ветер не носит. Это поле в Сапабании было бы отличной базой для бомбардировщиков. Оно лучшее из всех, что до сих пор нашёл минхеер Пит. Хорошее покрытие, близко от линий снабжения, есть практически всё, что может нам потребоваться. И пока держится в секрете.

Они устойчиво набирали высоту, и вот уже Ява превратилась в изогнутый зелёный клинок на глади моря. Лоренс прижался носом к стеклу кокпита, чтобы посмотреть на проплывающий внизу Зондский пролив — старые пиратские воды, где боевые суда малайских раджей обычно подкарауливали купцов.

Постепенно из утренних облаков выросли горы Суматры, покрытые джунглями, тёмные, куда более впечатляющие, чем разбитые на террасы возвышенности Явы. То тут, то там язычок узкой дороги врезался в нехоженые районы, или появлялись заплатки деревень и расчищенных полей вынужденных эмигрантов. Целые деревни были отправлены с Явы строить новые дома и обживать земли, этот проект заботливо поддерживался правительством.

— Если бы у нас было больше времени, — пробормотал Лоренс, пытаясь сосчитать все клочки, что он мог увидеть.

— Время — неподвластный человеку дракон, — обернулся к нему Сунг. — Время — это вода, убегающая сквозь рыбацкие сети. Кто может одолжить время как одалживают наличные у ростовщика на базаре?

— Вы цитируете Конфуция? — спросил Лоренс.

— Нет, я цитирую Сунга, — пилот улыбнулся. — Интересно обряжать чьи-то слова в церемониальные одежды — тогда самое тривиальное утверждение обретает пуговицы мандарина. Так зачем вам нужно время, минхеер Лоренс, кроме как для приготовлений к приходу северных героев, жаждущих освободить красавицу востока от её цепей?

— Мы затеяли такие большие дела. И возможно, всё впустую! А ведь дай нам ещё пять лет мира и индонезийцы станут нацией — нам всем нужен шанс!

— А вместо этого мы вынуждены добывать этот мир мечом. Но вот о чём нужно помнить: человек может трудиться и строить могучий город, который война и завоеватель сровняет с землёй за одну ночь. Но память об этом городе и о совершённом здесь останется жить. И в последующие годы появится кто-то, чтобы отстроить всё заново. Ничто свершённое не пропадёт из мира, ни зло, ни добро; отзвуки от деяния расходятся дальше и дальше, от человека к человеку, и в конце оно может принести плоды за века и страны от места своего свершения. Если здесь было сотворено добро, и потом уничтожено, мы, выжившие, будем помнить об этом и по прошествии времени начнём возрождать основу прежнего плана. Мир следует за войной, как молотьба следует за жатвой. Иногда зло порождает добро, иногда наоборот. И никто не может сказать, посеяв, каков будет урожай.

Слова пилота наплывали на Лоренса, и он припомнил худого старика, которого он последний раз видел, обложенного подушками на широкой кровати. Сунг и йонхеер были очень похожи. Оба они, казалось, обладали иронической отстранённостью от этого сумасшедшего мира, вихрящегося вокруг человечества. Оба были людьми действия, не видавшими более в действии средства от этой болезни, распространявшейся от моря до моря.

— Ваш богочеловек, — Сунг слегка отжал рукоятку от себя и самолёт чутко среагировал, спустившись, — учит, что добро — это могучий воитель против зла, и в конце концов добро восторжествует. Но веришь ли ты этому учению? Пока человек не обрёл какую-либо веру: в своего Бога, свою страну, своего вождя, свою собственную силу — он лишь солома, носимая ветром. Ты должен иметь цель, ибо ни один человек, поддавшийся сомнению и отчаянию не может сопротивляться опасностям жизни. Мы в Китае это хорошо усвоили. И мы обрели эту веру. Но вы, европейцы, кажется, ещё не нашли нить обшей надежды, связывающую всё воедино. Ненависть, всеобщая ненависть не способна на это. И страх может породить только дешёвую подделку. Но когда у вас появится единая вера, то вы обретёте и свободу. А вот и Сапабания. Пристегнитесь, сейчас мы будем садиться.

Самолёт плавными кругами снижался к холмам, где глаза Лоренса могли различить только девственные джунгли. Несомненно, там не было посадочной площадки. А Сунг пилотировал так уверенно, как будто внизу их поджидала ровная бетонная полоса. Правда, он всё время переговаривался по радио на местном диалекте.