вы это не поймете, вы до конца не поймете нашу культуру. Мы пьем не ради того, чтобы пить, а ради общения. Так границы сглаживаются, души раскрываются. И время не в золото превращается, а в песчаные часы, которые на протяжении всего процесса не переворачивают. Так, говорите, нет ничего такого?

— И не будет. — ответил он все так же испугано.

— Ну и ладно! — смерился я, наконец. — Тогда уложите меня спать, а завтра я сам самогонный аппарат смастерю.

После такого ужина Пазикуу впал в задумчивость. Может, потому что я его не о чем больше не спрашивал? Но он, вроде, не из обидчивых. Что-то другое заботило его.

Перед тем, как лечь я помылся под настоящим земным душем настоящим мылом с запахом арбуза и вытерся настоящим махровым полотенцем. Старик заранее предупредил, что я могу смело снять костюм, так как купол работает на меня. На вопрос, как он сам при этом себя чувствует, он ответил, что давно адаптировался к нашим условиям и что я тоже скоро адаптируюсь к их среде. Это должно пойти мне на пользу. Правда, что за польза он так и не сказал.

На выходе меня ждала легкая пижама в бежевую клеточку и кожаные сланцы.

Комната досталась не большая. Все те же книги, картины, статуэтки и журнальный столик у кровати, застеленной совсем по земному: огромная подушка в ослепительно белой наволочке и такого же цвета простынь и одеяло.

Все это пахнет цветами!

— Извините, раскладушки нет.

Пазикуу стоял в проходе и смотрел на меня как заботливая мама.

— Ничего страшного, — как можно мягче сказал я. — А можно еще один вопросик на сегодня?

— Пожалуйста.

Я залез под одеяло и посмотрел на звездное небо.

— Скажите, почему у вас такое имя — Пазикуу?

— Назвали так, — не задумываясь ответил он.

— А что оно означает?

— Если окунуться в древность и дословно перевести на ваш язык, то «Спокойная ночь». А что?

С минуту мои глаза хлопали в ритм сердца, забившегося с бешенной скоростью. Но я быстро восстановился.

— Ничего. Я как-нибудь это сам. А откуда свет?

— Это общий, я его приглушу, — старик, уж было, собрался уходить, как спросил. — А что вы все время пишите?

— Дневник веду.

— Можно мне почитать?

— Конечно. Только завтра.

Не понимаю, почему так быстро согласился на счет дневника? Загипнотизировал он меня, что ли? Дома бы я такого не позволил. А почему не позволил? Потому что не было там ничего, кроме одной записи. Пусть читает. Возможно, так лучше поймет меня, хотя, кажется, он лучше осведомлен в этом смысле, чем я сам.

С этим разобрался. А вот как быть с его именем? Мой племянник до трехлетнего возраста говорил «пазикуу», когда желал спокойной ночи. Язык у него тогда плохо работал, слова понимали только в зависимости от обстоятельств.

Странно. Нужно подумать над этим перед сном.

Если все и сон, то я засну во сне, если повезет, проснусь так же в нем.

Во даю!

Глава 9

ДЕВЯТАЯ ЗАПИСЬ ЗЕМЛЯНИНА

Проснулся от чувства чьего-то присутствия. Долго не хотел открывать глаза. Вдруг это моя Анжелка сидит рядом и слезы льет, что мало вероятно. Вдруг я навернулся с обрыва и переломал себе все ноги и смогу ли вообще открыть глаза?

Сон во сне.

Если это был он, то довольно реалистичный. А если нет.

В буквальном смысле слова пришлось напрячь веки, чтобы посмотреть через не большую щелку.

Что-то расплывчатое белое сидело передо мной. Фигура была неподвижна и только голова ее иногда покачивалась, словно маятник. В том, что это человек, я не сомневался. Белый, значит в больничном халате. Огромное облегчение и разочарование одновременно пришлось мне испытать тогда. Но эти два чувства вскоре улетучились.

— Утро доброе, Стасик!

На низеньком табурете передо мной восседал Пазикуу. Он читал мой дневник. Теперь на нем была обыкновенная белая рубашка и такие же шорты чуть выше колен, которые точно торчали на уровне его ушей. Наряд практически сливался с его светлой кожей.

Заметив мой взгляд, он повернул ко мне треугольную голову и улыбнулся во все свои редкие зубки. В ответ на приветствие я лишь глубоко вздохнул.

— До сих пор не можешь поверить? — учтиво поинтересовался он.

Небо над головой было голубым-голубым, без единого облачка. Солнце еще не поднялось.

— Солнце у меня здесь тоже земное, — начал он, увидев, как я разглядываю «потолок». — Интервалы дня и ночи в точности соответствуют.

— А за «окном» что сейчас? — спросил я безо всякого интереса. Нынче меня было сложно, чем удивить.

— Там светило позже выйдет.

Пазикуу вернулся к чтению и на несколько минут вновь воцарилась тишина.

Необычно, все-таки, как-то.

Нереальная реальность.

Я нахожусь в доме инопланетянина, который не назовешь земным, если конечно не принимать во внимание «потолок». Что касается стен, то есть просветов между мебелью, они как-то плавно переходят в пейзаж, остающийся за их пределами таким же: песчаная площадка, резко заканчивающаяся ядовито-зеленым лесом. Рядом сидит существо, называет себя тоже человеком и читает мои записи. Его имя звучит в памяти еще неокрепшим голоском моего племянника — «пазикуу». Странно как-то. Можно подумать, что в малом возрасте мы знаем больше, чем когда становимся старше. Но почему я ничего такого не помню? Или не всем дано — знать и тем более помнить?

— Пазикуу, а ты мысли читать умеешь? — неожиданно спросил я.

— Нет, — не отрываясь от дневника, пробубнил он. — В этом я от вас не отличаюсь.

— Вы же почти сверхчеловек!

— Это я-то? — он наконец-то оторвался от чтения и посмотрел на меня. — Скорее вы ближе подходите к такому определению.

— Почему?

— Хотя я и стараюсь жить по земному, у меня не получится стать таким как вы. Держат рамки, построенные еще много веков назад и которые никогда не смогу переступить. Вы земляне в этом совершенно другие. А разве не преодоление этих препятствий является критерием сверхспособностей?

— Ну, по-моему, утрируете, — махнул рукой я. — Если в этом дело, то мы с вами мало чем отличаемся. Я и имел в виду ваши способности к запоминанию, к знаниям. С вашими технологиями, которые вы добились с их помощью, чудеса можно творить.

— Вот именно — технологиями. Без них мы никто. Какими бы вы нас умниками не считали, мы все же не способны летать, читать мысли, как вы говорите, и психокинезом не владеем. Наоборот, среди вас таких куда больше. А вот чтобы решиться все бросить и круто переменить свою жизнь, признаться во лжи, сказать горькую правду ближнему,