litbaza книги онлайнРоманыОттепель. Льдинкою растаю на губах - Ирина Лазаревна Муравьева

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 9 10 11 12 13 14 15 16 17 ... 48
Перейти на страницу:
ладно. Мячин еще мальчишка, он не обжигался. Хрусталев зашел в шашлычную и только сейчас вспомнил, что нужно было забрать Ингу из больницы. Аська, конечно, уже сделала это за него: поехала туда и встретила мать. Теперь они обе дома, на Шаболовке, и обсуждают, как на него ни в чем нельзя положиться. И обе правы. В чем на него можно положиться? В шашлычной было накурено и душно. Он попросил принести водки и выпил с жадностью, не закусывая. Потом попросил еще. Официантка с атласными бровями поставила ему на столик тарелку с шашлыком. На эстраде появилась Дина. Хороша, как всегда. И хорошо, что он еще помнит все ее родинки. Она поднесла микрофон к губам и начала петь. Он слушал ее, ел шашлык и пил. Так еще можно было жить: красивая женщина, которая поет, вкусная еда, водка и незнакомые люди вокруг — им нет никакого дела до него, ему — никакого до них. Дина закончила песню и подсела к нему за столик. Почему у нее так задрожали губы? Опять влюблена? Все ведь вроде решили.

— Я скучаю по тебе, Хрусталев, — сказала она, вынимая из его пальцев сигарету и затягиваясь. — Я так по тебе скучаю, сил нет.

Он достал из пачки новую сигарету и закурил, глядя ей прямо в глаза.

— Ну, ласточка, ты удивляешь меня. Скучать обычно начинают на третьем году семейной жизни. А так скучать, что «сил нет», иногда на втором. Но это исключение. А сколько месяцев ты замужем? Два или три?

— Почти три. Ты не занят сегодня?

— Ты знаешь, что я редко занят.

— Ой, Витя, не ври! Мне хотя бы не ври. — попросила она дрожащими губами. — Может, подождешь меня за углом? Я через десять минут выйду.

Он кивнул, расплатился и вышел на улицу. Легкий, еле заметный дождик задрожал в воздухе. Отлично, — измучила эта жара. Через десять минут появилась Дина. Сели в красный «Москвич». Она прижалась к нему прямо в машине, исцеловала все лицо.

— Соскучилась, слышишь? Соскучилась!

Все было так, как было всегда. Гибкое ее смуглое тело, родинки, запах ее волос, вкус ее губ, особая, нежная шероховатость ее почти черных сосков. Было все, кроме любви. Любви он не чувствовал и потому, как только она заснула, счастливая, крепко прижавшись к нему, он осторожно посмотрел на часы. Пятнадцать минут подождал. Ну, пусть он — «урод», как говорит Мячин. Урод, но не лгун. Хрусталев осторожно провел губами по ее виску.

— Ты знаешь… Уже половина второго…

Она широко раскрыла глаза.

— И что? Я останусь сегодня. Не выгонишь?

— Да нет, оставайся. А мужу что скажешь?

— Скажу что-нибудь, не волнуйся! Скажу! Скажу, что заснула на лавочке в парке.

— И он что? Поверит?

— А пусть не поверит! Пусть катится к черту! Какая мне разница!

— Ну, ладно. Тогда давай спать.

Она умоляюще и жадно посмотрела на него, слегка прикусила зубами плечо. Хрусталев усмехнулся в темноте. С такой не поспишь…

Светало, когда их разбудил звонок в дверь. Хрусталев открыл, даже не поинтересовавшись, кто. За дверью стоял Мячин в роскошном пиджаке, рожа помятая и воспаленная.

— Виктор! Я тебе сейчас все объясню!

Так захотелось врезать по этой воспаленной и торжественной роже, что Хрусталев не удержался. Врезал, и на душе полегчало.

Кровь хлынула из обеих ноздрей и залила роскошный пиджак. Поначалу Мячин оторопел.

— Ты что, Хрусталев?! У меня же причина!

— А мне наплевать.

Мячин размазывал кровь по пиджаку и рубашке, лицо его медленно бледнело.

— Ну, ладно, раз так. Жаль, конечно…

Дина ушла в восемь. Он хотел еще поспать, но не удалось. В девять позвонила Регина Марковна.

— Витя! Ты не забыл, надеюсь? Мы поезд сегодня снимаем! Ты же обещал Килькину!

Вот это и нужно. Пусть немножко пощекочет нервы. Надеюсь, башку не снесет. Он подъехал к железнодорожной насыпи и увидел, что съемочная группа уже собралась, и два огромных мужика копают яму между рельсами. Регина Марковна с застывшим ужасом на лице тихо крестилась.

— Посадят нас всех… Всех посадят. Убьем оператора!

— Коньяк приготовили? — бодро спросил он.

Регина Марковна кивнула на ящик.

— Пять звездочек. Как ты просил.

— Кажись, приближается, — лихо, но пряча страх крикнул один из мужиков и взмахнул лопатой.

— Ну, все! Я пошел! — оскалился Хрусталев. — Регина Марковна! За коньячком присмотрите!

Он прыгнул в яму. Механики по горло накрыли его брезентом. Он настраивал камеру, а шум поезда становился все громче, все страшнее, и теперь он уже не успеет вылезти, даже если захочет. И если они ошиблись в расчетах и яма слишком мелкая, ему снесет башку, и Аська останется без отца. Зато он, может быть, еще нагонит Паршина, который вряд ли успел улететь далеко. Он пригнулся. Поезд мчался над его головой, он снимал. Он снимал почти с закрытыми глазами, и ни один человек в мире не догадывался, что ему страшно.

Хорошо, что успели до дождя. Регина Марковна, вся в красных пятнах от пережитого, расцеловала Хрусталева и всхлипнула басом. Здоровенные мужики с лопатами, похожие на могильщиков из «Гамлета», смотрели на него с уважением. Камеры погрузили в служебный автобус, уехали, наконец. Он немного посидел в «Москвиче», покурил. Включил радио.

«…A ты летишь, и те-е-е-бе-е дарят звезды-ы-ы свою-ю нежность», — с придыханием пела Кристалинская.

Он снова подумал о Паршине. Летишь сейчас, Костя? А где ты летишь?

У памятника Маяковскому собралось много народу. Дождь лил стеной. Хрусталев проезжал мимо и остановился на светофоре. В толпе он неожиданно заметил Мячина, который закрывался от дождя букетом и, бурно жестикулируя, разговаривал с тоненькой девушкой, лица которой Хрусталев не смог разглядеть, оно было скрыто зонтом. На возвышении, тоже под зонтом, широко разинув рот, заикался Роберт Рождественский. Дали зеленый свет, Хрусталев нажал на газ, но проехал не больше десяти метров, и зеленый опять сменился на красный. Он снова остановился. Рождественский почти орал, и зонт над его головой раскачивался и подпрыгивал.

Мир, состоящий из зла и счастья,

из родильных домов и кладбищ…

Ему я каждое утро кланяюсь,

вчерашнюю грязь с ботинок счищая… [1]

Кланяется он, как же! Говорят, из-за границы не вылезает. Он, Евтушенко да Вознесенский — три поэтических голубя великой державы.

В кинотеатре «Художественный» на Арбате шел фильм Рязанова «Человек ниоткуда». На «Мосфильме» распространили слухи, что Суслов устроил скандал после просмотра и фильм вот-вот запретят. Хрусталев поставил машину в переулке, взял билет на семичасовой сеанс и сел в предпоследнем ряду. С самого начала

1 ... 9 10 11 12 13 14 15 16 17 ... 48
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?