родственных связей или иной протекции, а такие же обыкновенные люди, просто более талантливые и поэтому выдвинутые партийным руководством на высокие должности за какие-то таинственные, но, наверняка, очень ценные заслуги в деле защиты революции и налаживании советской власти.

Хотя, разумеется, совсем обыкновенными людьми никто из сотрудников ОГПУ не являлся. Все они обладали такими полномочиями, которые простому советскому гражданину и не снились. Каждый из них, даже самый младший оперуполномоченный, являлся тайным солдатом партии большевиков, бойцом невидимого фронта, призванным защищать диктатуру пролетариата, искореняя контрреволюционные заговоры и попытки саботажа. Все они, служившие в разных отделах, осуществляя кто следственные действия, кто наблюдение, кто разведку или контрразведку, имели право не только задерживать, но и применять оружие на поражение против лиц, подозреваемых в работе на белогвардейское подполье или в пользу иностранных разведок, или в саботаже, или даже в обыкновенной криминальной деятельности. Еще с 1918 года чекистам разрешалось убивать на месте любых врагов революции без суда и следствия. А под эти определения можно было достаточно легко подвести кого угодно, например, из-за банальной личной неприязни, ревности или какого-нибудь бытового конфликта. Потому простые советские люди, на самом деле, чекистов боялись больше, чем милиционеров.

Хотя гражданская война давно уже закончилась, а Всероссийскую чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией и саботажем при Совете народных комиссаров РСФСР распустили, утвердив вместо нее в 1923 году Объединенное государственное политическое управление при Совете народных комиссаров СССР, но чекисты успешно продолжали свою деятельность под новой вывеской. И их ряды стремительно росли. По всей огромной стране открывались ПП, Полномочные Представительства ОГПУ, которые следили за тем, чтобы нигде не допускалось народных волнений, тем более, восстаний. Ведь людей, недовольных новой властью красных, оставалось еще очень много не только в центральных городах, но и на окраинах. К 1928 году политическая контрреволюция и попытки экономического саботажа со стороны врагов большевистской власти никуда не исчезли, лишь вынужденно ушли в подполье.

Враги советской страны широко использовали для диверсий все те возможности, которые им давала новая экономическая политика, НЭП, утвержденная еще Лениным. Коммерсанты-нэпманы часто занимались не только контрабандой товаров и бандитскими методами устраняли конкурентов, но не гнушались и вести шпионскую деятельность за деньги в пользу враждебных государств, или же устраивать саботаж. Да и белогвардейское подполье часто действовало под легендами коммерческих предприятий. Все эти вызовы и угрозы требовали от советской власти укреплять свой репрессивный аппарат. Потому функции и полномочия чекистов лишь расширялись с течением времени.

После 1924 года чекистам постепенно подчинили не только пограничников и охрану железнодорожных путей, а также водного транспорта, но и всю милицию вместе с уголовным розыском, и даже дворников, которые при царской власти подчинялись МВД. С 1922 года дворникам официально предписывалось немедленно сообщать обо всех нарушениях общественного порядка и о любых подозрительных лицах. Таким образом, дворники являлись в системе правопорядка, выстраиваемой молодым государством рабочих и крестьян, своеобразными бойцами переднего края, которые дежурили на улицах в любую погоду днем и ночью, готовые в любой момент засвистеть в свисток и огреть нарушителя метлой, а то и заменить на посту милиционера, в случае необходимости. Впрочем, никакие дворники в столовую большого дома на Лубянке не допускались. Там обедали только привилегированные сотрудники Центрального аппарата, элита московского ОГПУ.

Насколько я помнил, закрытые распределители, отдельные буфеты для номенклатуры и специальные пайки в СССР появились только в тридцатых. А пока все сотрудники обедали в одной столовой. И всем подавали одну и ту же еду. Хотя с продуктами по стране дела обстояли неважно. Из-за неурожайного лета, зимой, еще в конце 1927 года, разразился продовольственный кризис, первый после завершения голодного коллапса в Поволжье в 1922 году. И теперь, как раз с января, в отдельных городах страны начали вводиться продовольственные карточки. Правда, в Москве пока ничего такого не чувствовалось. По крайней мере, на сотрудниках ОГПУ продовольственная проблема никак не отражалась. Хотя руководство и Менжинский, конечно, было в курсе всего происходящего. Наблюдатели на местах следили за распределением продовольственных резервов и докладывали наверх.

Впрочем, Вячеслав поставил себе на поднос большую тарелку борща, граненный стакан, полный сметаны, картофельное пюре с двумя котлетами, компот с сухофруктами и два ломтя серого хлеба. Все вокруг улыбались большому начальнику, но некоторые его сторонились, даже шарахались в стороны. Видимо, Председателя не только уважали, но и боялись. Присев за свободный столик, Менжинский неторопливо начал есть, когда рядом послышался знакомый голос:

— Разрешите присесть с вами, Вячеслав Рудольфович?

И это снова оказался Генрих Ягода. Похоже, от его компании было невозможно избавиться.

— Да, пожалуйста, присаживайтесь, — кивнул Менжинский.

А Ягода уселся и произнес:

— Приятного аппетита. Заодно поинтересоваться хочу, кто сегодня на доклад к товарищу Сталину поедет? Мне опять ехать, как в прошлый раз, или вы сами? Забыл уточнить, когда заходил в ваш кабинет.

И Вячеслав тут же вспомнив, что Сталин ожидает от руководства ОГПУ доклад ровно в пять, хотел уже сказать, сославшись на боль в спине, чтобы Генрих поехал, но, в этот момент я перехватил контроль за телом Менжинского и проговорил:

— В этот раз я сам доложу.

Мне совсем не хотелось отдавать этому скользкому типу инициативу. Тем более, было бы совсем нежелательно, чтобы росло влияние Ягоды на самого Сталина. Я не собирался этого допускать, потому и решил, что настало время пообщаться лично и с вождем большевиков. А Сталин формально в это время занимал именно должность Генерального секретаря ЦК ВКП(б). Потом он, конечно, сосредоточит в своих руках все главные рычаги власти, сделавшись одновременно Председателем Совета народных комиссаров и Верховным Главнокомандующим. Но, это впереди, а пока Сталин еще только боролся за абсолютную власть.

Мне показалось, что Ягода удивился. Привык, наверное, что Менжинский не особенно любит ездить на доклады и потому всегда с легкостью соглашается, чтобы заместитель сделал это за него. А еще Генрих как-то странно посмотрел, словно бы увидел в лице Вячеслава что-то нехарактерное. Возможно даже, что интуитивно почувствовал мое присутствие, вот и насторожился. Ну и наплевать! Пусть теперь свыкается с тем, что начальник внезапно стал более жестким и гораздо менее податливым.

Задвинув на какое-то время личность Менжинского в подсознание на задний план, я сам сделался полновластным хозяином тела. И порадовался, что мне не потребовалось для этого на этот раз серьезных усилий. Даже не поперхнулся едой. Похоже, я уже не просто прижился на новом месте в новом качестве, а и достаточно окреп ментально, чтобы проворачивать подобные фокусы. Впрочем, примерив личину Вячеслава на себя