что это возраст преклонный, но все-таки на старуху она не тянет даже при самом яростном эйджизме. И на ведьму не похожа – она красивая и сейчас, мы по видео часто общаемся.

Но странно, что бабуля никогда не работала в медицине. Я помню, она была нянечкой в нашем детском саду, за это меня туда взяли вне очереди. А мама доучивалась на юрфаке, теперь она в прокуратуре работает…

Кто же все-таки эта «старая ведьма»?! Кто моя прабабка?

Когда мама с бабулей сломя голову бежали отсюда – что случилось с ней, с этой не известной мне женщиной? Наверное, ей тогда было уже за семьдесят. Жива она сейчас? Это бабулина мама? Но тогда странно, что у нас нет ее фотографий, и вообще о ней ни слова не упоминалось. Стоп… а может, она имеет какое-то отношение к моему покойному отцу? Фамилии-то ее я не знаю, как тут угадаешь?

– О чем ты так задумался, Александр-р? – выдернул меня из размышлений голос Пепла. – Посмотри сюда – может, и твои пуговицы здесь окажутся?

Пепел и Коринка высыпали пуговицы из коробки с Дедом Морозом на пол и, стоя на коленях, перебирали их.

– Вот это мои! – Коринка радостно показала четыре круглые ярко-красные пуговки с каким-то узором.

– Ну здорово, поздравляю, – промямлил я.

– Эти от платья, а если поискать, наверное, и от кофты найдутся! – тараторила Коринка.

Интересно, кто и сколько лет эти пуговицы собирал? Тоже моя прабабка? Наверное, она не только вязала, но и шила – вон машинка стоит.

Внезапно вспомнилось: вот я вывалился из ужасного пикапа, обнаружил, что у меня оборвались пуговицы, и подумал про почтальона: «Может, эта нечисть коллекционирует человеческие пуговицы?»

Меня опять затрясло.

А вдруг это его коллекция?!

Да ну, ерунда: как почтальон может сюда попасть?

Как-то может… Письма ведь откуда-то взялись! А пуговицы?

– Откуда ты знаешь, что это именно твои пуговицы? – спросил я Коринку. – Тут таких красненьких полно, еще красивее есть. Почему ты не пришила давным-давно какие-нибудь подходящие по цвету? Наверное, лучше другие пуговицы пришить, чем со шнурками ходить.

– Я совершенно точно знаю, что это мои пуговицы, – радостно сообщила Коринка. – Мое платье от «Селин» – это знаменитый модный дом, – и у «Селин» была коллекция, где на пуговках изображены главные достопримечательности Парижа. Их делали по особому заказу. Вот здесь, посмотри, – она протянула мне открытую ладонь, и я впрямь увидел на пуговках какие-то изображения. – Видишь? Узнаешь?

– Ну ладно, Эйфелеву башню и Триумфальную арку узнал, – кивнул я, приглядевшись, – видел по телевизору. А что там еще?

– Это собор Сакре-кер и Пирамида в Лувре, – пояснила Коринка.

Сакре-кер и Лувр – какие слова…

Господи боже, она ведь и правда француженка! Иностранная подданная – в заброшенной русской деревне. Вернее, в несуществующей русской деревне! Тут бы со своей прабабкой разобраться, а приходится думать, как отправить обратно во Францию Коринку и Пепла – потом, когда мы отсюда выберемся.

Стоп, надо сначала выяснить, как они вообще сюда попали! Я ведь ничего о них не знаю. Если есть вход, через который они проникли сюда, – возможно, там же находится и выход? А вдруг и у меня получится вместе с ними выбраться отсюда той же дорогой, какой они пришли?

Ага, из нереальной деревни выбрался бы в реальный Париж, неслабо так… «Бонжур, пардон, мадам…» А дальше? Как там у Грибоедова? «Ни звука русского, ни русского лица!» Уж-жас-с… Да ладно, не беда, Коринка и Пепел не дали бы пропасть на первых порах, отвели бы в посольство Российской Федерации, а оттуда меня как-нибудь отправили бы домой.

Я только открыл рот, чтобы спросить, как все-таки эти французы тут оказались, а Коринка говорит:

– Ты спросил, почему я не пришила другие пуговицы. Да я и эти пришить не смогу. – И невесело рассмеялась: – Здесь нет иголок. Нитки есть, вон в той коробочке лежат, а иголки ни одной. Я все обыскала. Ну все-все, можешь мне поверить! Только в этом доме искала, конечно, потому что здесь безопасно.

– А почему здесь безопасно? – удивился я.

– Ты имеешь в виду причину безопасности или ее проявления? – подал голос Пепел.

Вот же пес, а?! Слова в простоте не скажет.

– Слушай, а ты в прошлой жизни кем был? – повернулся я к нему.

– Как это кем? – вытаращился Пепел. – Псом, понятное дело. Ты ж меня видел не превратившимся. Пепельным лабрадором я был. Вот ее, Коринны, пепельным лабрадором. Уникальная масть, между прочим!

– Ладно, а в позапрошлой? – допытывался я.

– Не знаю, не помню, а что?

– Думаю, ты был ученым. Профессором каким-нибудь.

– Ну, спасибо! – раскланялся Пепел. – Но почему ты так решил?!

– Сильно умно говоришь! Одно «гипер-р-пр-ростр-ранство» чего стоит! А ты понимаешь, что это вообще значит?

– Конечно, – кивнул Пепел спокойно. – Так называется пространство, в котором больше четырех измерений.

– Ты был профессором физики, это точно! – засмеялась Коринка. – Мне стыдно! Я ведь тебя на поводке водила и даже на цепочке!

«И днем и ночью пес ученый все ходит по цепи кругом!» – чуть не ляпнул я, но, к счастью, промолчал. Было о чем подумать в связи с ответом «профессора физики»!

Ну да, в гиперпространстве больше чем четыре измерения, то есть не только длина, ширина, высота и время. Обычные законы физики в гиперпространстве пасуют: например, можно перемещаться со скоростью даже больше трехсот километров в секунду, то есть опережать скорость света. Но гиперпространство – это не обязательно космические приключения, другие планеты, все такое. Именно через него проходят коридоры, связывающие разные времена и разные пространства. И оно переменчиво! В нем нет ничего постоянного! Но что́ именно, какая сила изменяет это самое гиперпространство? Мне кажется, его изменяет объект, который попал в эту безумную субстанцию, испытывает ее воздействие – но одновременно является и субъектом, который на него влияет. Его воображение, его радость, его страх, его совесть, в конце концов, делают из небывальщины то, что ей самой и не снилось! Да взять хоть тот же «Солярис» Станислава Лема. Одним из параметров гиперпространства была больная совесть Криса Кельвина, Сарториуса, Снатра, Гибаряна. Кто-то из героев говорил: «Содержание моих галлюцинаций, каким бы оно ни было, мое личное дело», – но это было вовсе не его дело, потому что эти галлюцинации начинали жить своей жизнью, формировали окружающее, они воздействовали на Океан, хотели того или нет! А что формирует ту Ведему, в которой мы с Коринкой и Пеплом оказались? О моей больной совести и речи нет, потому что гнусные инвективы деревяшки ни фига не заставили меня комплексовать! Я ни