Прокручивая пальцем кончик волос, которые я неизменно выкрашиваю в красный цвет, прикусываю нижнюю губу в раздумьях. Конечно, это предложение очень соблазнительное, и от него весьма сложно отказаться.

– Я все-таки хочу немного подумать.

Сестра закатывает глаза, заезжая во двор дома наших родителей и паркуется возле старого папиного гаража. Не успеваю я дернуть ручку двери, как мама с папой появляются на крыльце. Отец обнимает женщину, что родила нас с сестрой, за плечи. Моя очередь закатывать глаза.

Взбираясь по маленькой деревянной лестнице, я точно не ожидаю того, что мать в слезах кинется мне на шею. Восемьдесят пять процентов моей циничности уверены в том, что эти слезы исключительно фальшивы. А остальные пятнадцать процентов сомневаются, но это все из-за остатков душевности и сердоболия.

– Прекрати, пожалуйста, – несильно отталкивая ее от себя, прошу я.

Она охает, как будто рассчитывала на что-то другое. Отец слабо улыбается мне, но он здраво наверняка оценивает ситуацию, поэтому никаких патрилинейных действий не совершает ни в отношении меня, ни в отношении Агнес.

Они пропускают нас в дом, заходя следом. В гостиной, за большим деревянным столом, где мы обычно все вместе ужинали, накрыто к обеду. И пахнет очень здорово. С неохотой признаюсь, но моя мама готовит превосходно. К примеру, ее ежевичный пирог прославился на всю улицу. А мой желудок скручивает тут же от чувства голода и мысленно я, конечно, облизываюсь, пуская слюни. А с учетом того, что ем я теперь за двоих, мне очень сложно отказаться от еды.

Молча мы с Агнес оставляем сумки в гардеробе, снимаем верхнюю одежду и, пройдя к столу, садимся за него. Мама говорит ни о чем: об ухудшавшейся погоде, о папиных коллегах, которые работают вполсилы, о перебранках с соседями (в которых, я знаю, она же сама и виновата). Я, не комментирую ни одного ее предложения, в отличие от Агнес, просто наслаждаюсь едой. Ох, этот мясной рулет достоин лучшей кулинарной награды!

– А ты что скажешь, дорогая? – слышу, как говорит мама, и после длительного молчания, вскидываю голову, понимая, что обращаются ко мне.

– Аа? – глупо переспрашиваю, удивившись. – Я? – прожевав кусок, отпиваю воды из бокала. – Ну-у,… все очень вкусно.

Папа, приложившись к стакану сока, смеется, пряча улыбку за стеклом. Мама лишь слегка улыбается, и даже теперь улыбка выходит у нее вымученной. Она накладывает всем в тарелку свой знаменитый зимний салат из тушеного мяса.

– Почему бы не перейти к сути дела? – вдруг предлагает отец, и на мгновение мне кажется, что пригласили нас сюда, чтобы убедить отдать ребенка на усыновление.

Но ведь не могут родители быть настолько бесчеловечными?..

– То есть? – спрашивает за меня, Агнес, замерев с вилкой около рта.

Мама поглядывает на отца и своим плечом намеренно задевает его.

– Мы же договаривались ведь, – цедит сквозь зубы она. – После ужина, Морган.

Папа, высунув руки из-под стола, указывает на нас.

– Ну, ты же видишь, они ничего не говорят. Молчат. А я, знаешь ли, не могу из них слова вытягивать.

Моя мать испепеляет отца взглядом.

– Мы так не договаривались, – повторяет она тверже, после уткнувшись в свою полупустую тарелку.

Изучая лица родителей, я отвлекалась от сути. Осушив бокал с водой, я, наконец, взрываюсь.

– Да что происходит, черт возьми?

– Прибереги ругательные слова для другого случая, дочка, – обиженно вставляет отец.

Как ему удается заставить чувствовать меня виноватой, когда, на самом деле, самый главный виновник здесь – он?!

– Ой, папа, пожалуйста… – начинаю я, но Агнес накрывает мою ладонь своей, успокаивая.

Мама, вздохнув, доливает мне воды, и я тут же делаю несколько глотков.

– Нам всем нужно успокоиться, – говорит она, а я перевожу взгляд на настенные часы, которые висят над столом с того момента, как себя помню.

Они украшены резьбой из дерева, вырезаны цветы и узоры. Сколько лет прошло, а часы до сих пор исправно работают и радуют глаз коричневым блеском. Звонок на телефоне Агнес обращает внимание всей семьи на часть стола, где сидит сестра. Песня группы Nickelback, которая играет, когда ей звонит муж, заполоняет крохотную гостиную. Молодая жена извиняется и шагает к выходу из комнаты, чтобы ответить на вызов.

– Ну, что же, – мама сцепляет пальцы вместе и заметно нервничает.

Я вижу, как Агнес, разговаривая с Аароном по телефону, через щель в двери, наблюдает за мной. Я ей киваю, подтверждая, что все хорошо. Пока еще.

– Мама, пожалуйста, не нужно заставлять меня нервничать, – кладу руку на свой живот.

Малыш пока не дергается. К сожалению, он не идет навстречу врачам, и не хочет дать ответ на один из самых важных вопросов: мальчик или девочка? Прячется. Но я рада одному тому, что развивается он хорошо, несмотря на мои переживания и угрозы выкидыша. В голове не умещается то, что однажды я хотела избавиться от него. Этот ребенок стал частью меня, он укрепился в моем сердце, и я люблю его, еще даже не родившегося. Достаточно было услышать стук его маленького детского сердца, чтобы ощутить самые теплые в мире чувства.

Отец кивает матери, и они оба встают, попросив сделать то же самое мне. В эту минуту в гостиную входит Агнес. Она растерянно смотрит на троих взрослых поднявшихся из-за стола.

– Что происходит? – Сестра складывает руки, в ладони одной из которых держит телефон, на груди.

Я пожимаю плечами.

– Как вы, наверное, знаете, – начинает папа, невзирая на наше непонимание, и поднимается по лестнице на второй этаж, – мы с матерью копили деньги на путешествие в Грецию в честь скорой годовщины свадьбы…

Он делает многозначительную паузу, встав на последней ступени, и оборачивается к нам. Взмахивает рукой, глядя на нас сверху.

– Ну, же, ничего страшного в этом нет, – усмехается седовласый мужчина с едва заметным животом. – Идемте за мной. Сара, – говорит он матери в шутку укоризненно, – чего же ты стоишь и так испуганно на меня поглядываешь?

Мама в тот же миг, словно, приходит в себя. Опомнившись, она берет нас с Агнес за руки, и впервые в жизни я вижу ее улыбку. Добрую улыбку. Не мстительную или злую, – а добрую. Невероятно.

– Идемте, – кивнув рукой на отца, приглашает меня и Агнес наверх.

Мы поднимаемся вслед за ней. Я ожидаю услышать от них все, что угодно. Я, скорее всего, не смогу удивиться уже ничему. У Сестры шаги легкие, она идет не спеша позади, размеренно дыша.

Папа встает перед дверью в мою спальню и открывает ее нараспашку, а мама, улыбнувшись нам снова, входит внутрь. Когда мы с Агнес достигаем порога, у меня отнимается голос. До этого момента я все не понимала, а при чем тут их долгожданная путевка в Грецию, но теперь все ясно…