— Как ты думаешь, Вислава, что хотел сказать создатель этого фильма?

Что лучше избрать полную труда и унижений жизнь в чужом большом городе, чем полную труда и унижений жизнь в своем родном поселке, поскольку первый вариант дает тебе шанс станцевать партию лебедя, а второй обрекает тебя на дешевое пиво в компании безработных приятелей?

— Что человек должен реализовать свои мечты?

— Хорошо, но еще…

По его тону я сделала вывод, что это не самая удачная интерпретация и надо пробовать дальше.

— Что на успех могут рассчитывать только настойчивые и упорные люди? — ляпнула я следующую гипотезу.

— Лучше, значительно лучше. Действительно, как ты верно заметила, благодаря упорству и тяжелому непрестанном труду Уильям чего-то достиг… но в этом мудром фильме есть еще кое-что… — Папа поправил очки. — А именно отношения мальчика с друзьями.

— Но у Билли был только один друг…

— Которого он оставил, чтобы пойти своей дорогой, дорогой сценических успехов. Ибо Уильям знает, чего он хочет, и знает, что на определенном этапе нужно отказаться от друзей.

Он отказывается заодно и от семьи, но этого я говорить не стану, потому что тут же начнется перечисление различий между неблагополучной семьей Билла и той семьей, в которой мне посчастливилось родиться, расти и приобретать бесценный жизненный опыт.

— Вислава, — продолжал папа, — если бы перед героем фильма встал выбор: увеличение объема профессиональных знаний или, как ты это называешь, интегрирование с группой, он выбрал бы…

— Первое… — закончила я в соответствии с ожиданием.

— Именно! — обрадовался папа. — Уильям умеет принимать верные решения. А ему всего лишь двенадцать лет. А ты, будучи почти совершеннолетней… что вовсе не означает взрослой, — подчеркнул он, — не всегда знаешь, какой сделать выбор.

Я вздохнула.

— Но не огорчайся. К счастью, у тебя есть мы. И мы укажем тебе правильный путь.

* * *

А это означает, что в ближайшие недели мне придется приходить домой не позже десяти вечера. Но наверно, стоит заплатить такую цену. Ведь если бы я тогда не задержалась, то не познакомилась бы с Даниэлем, ассистентом с ПАВЛ.

Он появился на вечере — и второй раз в моей жизни — без семи минут десять. Я сидела в углу зала общежития и думала, а не слинять ли мне домой. После нескольких плачевных попыток интегрироваться с группой и четырех бокалов травянисто-зеленого напитка, имеющего вкус настоянных на спирту водорослей, я решила, что с меня хватит. «Что я тут делаю?» — этот вопрос уже часа два не выходил у меня из головы. Похоже на то, что все успели интегрироваться в первую неделю октября. А теперь уже поздно. Они прекрасно веселятся и без меня. Так чего я буду мучаться? Допью только этот бокал и как раз успею на пригородный в пол-одиннадцатого. Я взглянула на старые часы и увидела Даниэля, человека, который защитил меня от доктора Сверчка. Он как раз осматривался, видимо решая, к кому подсесть. Он показался мне таким же потерянным, как я. Вокруг, куда ни глянь, веселые компашки добрых знакомых. И мы двое, словно бы совершенно прозрачные для остальных в этом зале.

— Ну что, веселье не очень? — Он подошел ко мне со своей порцией зеленоватого пойла. — И на это пошли наши полсотни с носа?

— С меня взяли семьдесят.

— Может, для ассистентов особая льгота, — попытался он оправдать проворных умыслом организаторов вечера, а потом спросил: — А каков результат экзамена у Сверчка?

— Получила четверку. Я даже не успела вас поблагодарить за вмешательство, — прошептала я.

— Не стоит. Ты была тогда такая потерянная, что я просто не мог поступить иначе. Да и сейчас ты тоже выглядишь потерянной.

— Потому что так оно и есть.

— В молодости мы все чувствуем себя потерянными, но это проходит, — утешил он меня, а потом протянул руку и представился: — Меня зовут Даниэль.

Я бегала по городу, присматривая подарки под елку. Лучше купить их заранее. А то потом время так несется, что не успеешь оглянуться, и ты просыпаешься, а это оказывается утро Сочельника. Начинаешь паковать мешок, а туда, кроме всякой дешевой мелочевки, и положить нечего. Поэтому в этом году я решила купить подарки заблаговременно. И вот я кружила по площади Рынок и вдруг вдали увидела Даниэля. Он стоял в задумчивости около фонтана и крошил бледноватый бублик голубям. Подойти к нему? А если получится, что я навязываюсь? Может быть, он кого-нибудь ждет. Ладно, я только поздороваюсь и сразу пойду.

— Привет? Помнишь меня?

— Разумеется. Потерянная студентка на вечере. — И он, улыбнувшись, бросил голубям очередной кусок бублика.

— Действительно запомнил, — обрадовалась я. Ведь он же ежедневно встречает десятки интересных женщин — студенток, учениц.

— Иногда получается так, что запоминаешь что-то на всю жизнь. Даже не знаю, почему так происходит…

— Нужно спросить какого-нибудь психолога, — посоветовала я. — Они должны многое знать о процессах запоминания.

— Нет, я-то совсем о другом. — Он отряхнул руки от крошек. — Видишь ли, ежедневно каждый из нас переживает несколько минут, которые важней остальных. Какой-нибудь обрывок разговора, зрительный образ. К примеру, маленький ребенок что-то скажет или взрослый спросит, который час. И мы до конца жизни помним это. Почему именно это, а не то, что произошло секунду спустя… Почему так бывает?

Я молчала, пораженная глубиной его вопроса. Мы стояли без слов, глядя, как топчутся голуби в поисках последних крошек.

— Я люблю смотреть на птиц, — сказал Даниэль. — Благодаря им я сознаю, что существует лучшая, стократ более простая жизнь.

Теперь я тоже должна оказаться на высоте и сказать что-нибудь умное. Что-то, что добавит этой минуте глубинности.

— А я люблю зиму. Зимой так бело и тихо, особенно по ночам. — Господи, ну и банальность я ляпнула!

— А я предпочитаю дождь, — признался он. — Он дает мне ощущение защищенности. Для меня он является чем-то успокаивающим.

И опять неловкая тишина. Почему я ничего не говорю?! Внезапно Даниэль начал быстро-быстро моргать.

— Что с тобой? — встревожилась я.

— Когда-то я научился: если хочешь запомнить какой-нибудь образ, лучше всего на несколько секунд зажмурить глаза, а потом начать быстро моргать. А я очень хочу запомнить тебя в этой серой курточке и с большим мешком. Хочу запомнить тебя надолго-надолго…

* * *

— Ну, и мне нужно кому-то рассказать, так что уж извини.

— Вишня, можешь мне не объяснять, — сказал Ирек, пребывающий, как обычно, на четвереньках и, как обычно, под столом. — Я знаю, человек должен выговориться, а иначе он лопнет от переизбытка тайн.