Сиделка повозилась у столика, звякнуло стекло и носик поильника ткнулся в губы мнимого больного. Джек сделал несколько глотков, подумав, что вода стала еще противней на вкус и вытолкнул носик поильника изо рта языком. "Похоже, что сиделка сменилась", — решил полицейский, провожая взглядом стройную даже в неуклюжей рясе фигуру монахини. "У этой и руки молодые и фигура, похоже, совсем девичья. И зачем такие идут в монахини? Может, от несчастной любви?".

Мысли лейтенанта вернулись к Мери Типпет. Что-то тревожило его во всем этом деле, но что именно, он понять не мог. Он принялся еще раз анализировать ход расследования с самого начала. Сначала возникла версия о брате Лайзы Адамс, пиротехнике. Она настолько лежала на поверхности, что, казалось, будто эту версию подкинули нарочно для полиции, вернее, даже не подкинули, а специально создали, настолько в ней все подходило к обстоятельствам убийства Ричарда Типпета — и время, и ситуация. Потом появился Эзра Эплгейт и назвал имя Стива Брюкнера, как вероятного убийцы. Этот путь тоже оказался тупиком, хотя поначалу выглядел вполне правдоподобным. Сейчас же Джек гоняется, рискуя жизнью, за Джеффом О'Нилом, но кто знает, не окажется ли и этот вариант такой же пустышкой, как и два предыдущих? Похоже было, что кто-то внимательно наблюдающий за ходом расследования, специально старается завести его в тупик, подбрасывая одну версию за другой. Словно при игре в подкидного дурака: побил карту, подкидывают следующую, побил и эту, получи еще одну. Но там хоть знаешь, с кем играешь и на что. А здесь и противник, и ставка в игре неизвестны.

От мысли, что все это время кто-то невидимый, но умный и хитрый манипулировал им, Джека даже затошнило. На лбу у него выступил холодный пот. Постой, постой, но ведь по словам Эзры Эплгейта, о смерти Ричарда Типпета ему сказала сама Мери Типпет. Она вполне могла знать от мужа о предполагаемых делишках Стива Брюкнера и его отношениях с бывшим управляющим фирмы. И уж, конечно, Мери знала обо всем, что происходит в конторе, и о высказываниях Лайзы Адамс. В таких случаях всегда находятся добровольные доносчики, готовые "порадовать" ближнего. Дуглас тяжело задышал и сел на кровати. Теперь уже и версия с Бешеным Джеффом, пытавшимся подложить мину бывшей-возлюбленной, только из-за того, что та не смогла или не захотела дать ему денег, стала казаться неубедительной, надуманной. Что-то еще беспокоило Джека Дугласа, что-то встревожившее его совсем недавно. Нечто, отмеченное глазами, но скользнувшее мимо сознания. Он прижал руку к груди. Мысли путались, дышать было почему-то тяжело. Наконец, он вспомнил — кольцо! У новой сиделки, недавно заходившей в палату, на правой руке было тоненькое колечко, свитое из полосок белого и красного золота. Разве монахини носят кольца? У кого-то он недавно видел такое же кольцо и тоже на правой руке. У кого же? У кого? Внезапно он вспомнил, у кого на руке видел это кольцо, и тут понял, почему у воды из поильника был такой странный вкус. Забыв о кнопке звонка на стене, Дуглас сполз на пол. Внезапно резкая, невыносимая боль в желудке заставила его согнуться пополам. С неимоверным трудом он выпрямился, сумел еще сделать, шатаясь, два шага к двери и успел увидеть, как внезапно вздыбился, стал вертикально пол в палате и со страшной силой ударил Джека в лицо. С минуту тело Дугласа еще билось в агонии, потом вытянулось неподвижно. Ничто больше не нарушало тишину госпиталя Святой Урсулы.

Мери Типпет отпустила такси на параллельной улице за два квартала от своего дома. Остаток пути она прошла пешком, осторожно оглядываясь по сторонам, но ночные улицы были пустынны. Она уже подходила к своей калитке, когда дверца стоявшей у самого тротуара машины резко распахнулась, сильная рука ухватила ее за локоть и рывком втащила внутрь. Жаркие губы прижались к ее губам, заглушая испуганный крик, и в мертвенном свете уличного фонаря Мери узнала лицо Джеффа О'Нила.

— Джефф! Ты жив?!

— Вот тебе на, — изумленно отодвинулся от нее Бешеный. — А почему это тебя так удивляет? Я вроде как не собирался помирать, насколько я помню.

— Но этот полицейский, этот лейтенант, он сказал, что ты пытался вырваться из города и перевернулся на машине, машина загорелась…

— Я перевернулся на машине? Ну ты меня уморила. Да я колеса чувствую лучше, чем собственные ноги. Наверное, этот фараон что-то задумал, вот и решил запудрить тебе мозги. Может, надеется, что ты побежишь ко мне проверять, правду ли он сказал, а он тебя выследит?

— Может быть и так, — задумчиво сказала Мери, глядя на О'Нила каким-то странным взглядом.

— Да что с тобой в самом деле? — забеспокоился тот.

— Да нет, ничего. Просто рада, что с тобой ничего не случилось. Может, это кто-то другой удирал от полиции и перевернулся на машине, а они приняли его за тебя.

От этого предположения ее почему-то начал бить такой нервный смех, что Бешеный с силой тряхнул ее за плечи.

— Тише ты. Всю улицу разбудишь. Давай-ка уберемся отсюда, пока меня кто-нибудь не засек.

Он пересел за руль и мягко тронул машину с места.

— Видала, какая красавица? — похвастался он, любовно хлопая рукой по приборной доске с множеством циферблатов и экраном встроенного телевизора. — А ход у нее какой, чувствуешь? Я ее час назад позаимствовал, так что до утра не хватятся, а утром я уже буду далеко.

— Тебе не дадут выбраться из города, если они не отменили на тебя розыск, — думая о чем-то сказала Мери.

— А я их и спрашивать не буду. У этой игрушки полный бак бензина и скорость полтораста миль в час. Пусть попробуют поймать меня на ней. Хотел бы я посмотреть, как это им удастся. Ты-то сама не передумала? Ты, правда, хочешь уехать со мной?

— Ну, конечно, дурачок, почему ты спрашиваешь? Когда ты приедешь в Акапулько, я уже буду ждать тебя там. Все будет, как мы договорились.

Бешеный вел машину неторопливо, чтобы не привлекать внимание патрульных из дорожной полиции. Внезапно он засмеялся:

— Знаешь, когда я в тюрьме узнал, что ты вышла замуж. так я чуть с ума не сошел.

Пока не получил от тебя того письма, все лежал на койке, думал, как же я буду жить без тебя.

— Но ведь жил же там пять лет без меня?

— Да, жил, но мне ничего другого не оставалось. Я сам выбрал эту жизнь. Но если бы я знал тогда, пять лет назад, что ты затеяла убить Гаррисона, я ни за что