— Да, разумеется, проходите. — Мне почему-то даже понравилось, что восхитительный юноша останется в коридоре. С чего бы это?

— Ярик, ты пока посиди здесь.

Она села в кресло, и под безжалостным к полутонам неоновым освещением я увидела морщинки и замазанные косметикой круги под глазами.

— У моего сына Ярослава умственная отсталость.

Я возмущенно вскинулась, но тут же взяла себя в руки. Наша вечная легенда о привилегиях гения и красоты. А их нет, увы, — никаких привилегий для умниц и красавцев. Но все-таки, надо признать, обычно умственно отсталые подростки выглядят иначе…

— Вы уверены?

— Более чем. Помимо моих собственных ежедневных многолетних наблюдений это подтвердили не то пять, не то шесть не связанных между собой специалистов.

— Но он выглядит… — все-таки не удержалась я.

— Да, внешность… Я бы предпочла, чтобы Ярик не был так красив… — Она вскинула руку. — Я объясню, объясню… Но сначала скажите: сколько, по-вашему, ему лет?

— Шестнадцать? — предположила я.

— Двадцать два, — сказала мать Ярослава.

— Так, — мне ничего не оставалось, как признать свою ошибку. — Он чем-то сейчас занят?

— Да, Ярик учится в институте. На третьем курсе.

— Но помилуйте! — я растерялась. — Как умственно отсталый человек может успешно учиться в институте!

— Сейчас я все объясню, — вздохнула женщина и начала свой рассказ.

Ярик был вторым ребенком, и никаких сложностей в родах никто не ожидал — ни специалисты, ни сама роженица. Однако с самого начала что-то пошло не так. Были стимуляция, долгий безводный период и наконец срочное кесарево сечение. Но сначала казалось, что все обошлось. Ребенок хорошо ел, спал, двигался, улыбался, прибавлял в весе. К тому же ангельски-лельская внешность присутствовала у Ярика с самого начала: при взгляде на очаровательного малыша никто не удерживался от счастливой улыбки. Только к трем годам стало ясно, что что-то с мозгом все-таки произошло. Поставили ЗПР (задержка психического развития).

— И вот тут я не согласилась, — сообщила мать. — Внешность его или еще что-то сыграло роль, я не знаю, но я стала его учить вести себя как нормальные дети.

— Заниматься с ним? Развивать?

— Это, конечно, тоже. Он с няней ходил на занятия, к нам приходил дефектолог на дом, но я сама делала другое: я именно учила его, можно сказать, дрессировала, как комнатную собачку. Учила ВЫГЛЯДЕТЬ обычным ребенком. Он был очень привязан ко мне и хотел научиться. Он быстро, не понимая, выучил все вежливые формулы, научился смотреть на меня в незнакомой обстановке, ловить мои сигналы, которые я подавала незаметно для других, и реагировать на них. Это было странное чувство удовлетворения, которое я испытывала: когда мы были вдвоем, никто не догадывался, что Ярик в свои пять лет не только не может поддерживать разговор, но даже плохо понимает обращенную к нему речь.

— У вас ведь был еще один ребенок?

— Да, старшая дочь. Она сейчас живет в Англии. У нее уже своя семья. Брата она вежливо ненавидит.

— Почему?

— Она считает, что он отобрал у нее все мое внимание и испортил ей жизнь. Она была умницей, отличницей, спортсменкой, но на ее достижения, как ей казалось, я не обращала должного внимания. В чем-то она, несомненно, была и остается права. Сейчас она спрашивает о брате так: а как там твой ангельский идиотик поживает?

— А что думал и думает по этому поводу ваш муж, отец детей?

— Он практически ничего об этом не думает. Он крупный предприниматель, весьма богат, кроме нас, у него есть еще две неофициальных семьи, в которых две женщины чуть ли не вдвое моложе меня и два совершенно нормальных сына-ребенка, он их всех поддерживает, успехами дочки обоснованно гордился, когда пришло время, отправил ее учиться в Англию… То, что я полностью посвятила себя Ярику, его, в общем-то, устраивает, я к нему ни с чем не пристаю, денег он мне дает и менять, насколько я понимаю, ничего не собирается. Впрочем, я не помню, когда мы с ним последний раз говорили больше чем пять минут кряду.

— Но институт? — вернулась я к поразившей меня детали. — Может быть, у Ярика все-таки произошла какая-то компенсация?

— Ну разумеется! Мне повезло в том, что Ярик — яркий флегматик. Он даже в детстве совершенно не был склонен бегать, орать, что-то ломать. Если его оставляли в покое, он просто часами сидел и, тихо гудя или жужжа, переставлял на ковре машинки, детали от конструктора или еще что-то в этом же духе. В детском саду он присутствовал на всех занятиях. Три раза в неделю мне разрешали быть рядом с ним, и тогда мы вместе что-то лепили, вырезали, клеили. Я дополнительно платила воспитательнице, чтобы в оставшиеся два дня она тоже уделяла ему какое-то внимание, привлекала к общим играм. Его всегда любили девочки, играли в него как в большую куклу. Ему это нравилось, он им улыбался и за всё говорил спасибо. И еще: вы так мне помогли, не знаю, как бы я без вас справился. Смысла этих формул он не понимал, но людям было приятно их слышать, это он видел, и чувствовал, и никогда не забывал сказать, как я его научила.

Потом мы пошли в небольшую частную школу. Я говорю «мы», потому что училась в ней, конечно, в основном я. Ярик никому не мешал на уроках, и за наши деньги учителя готовы были закрывать глаза на то, что он не усваивает программу. Еще с ним занимались два репетитора, логопед и дефектолог. Но вы правы, и само по себе развитие все-таки шло. К одиннадцати годам Ярик научился читать и писать. А к четырнадцати даже полюбил читать сказки и сборники типа «Денискиных рассказов».

— Как же он сдал выпускные экзамены?

— Это было сложно. Сочинение за него написали, он только переписал. Кстати, у Ярика прекрасный почерк, в прежние времена он мог бы работать каллиграфом. Задачи тоже решили за него. По остальным предметам мы заранее знали билеты, которые нам достанутся. Пять билетов. Мы учили их девять месяцев. У Ярика, в общем-то, совсем не плохая память, но он вечно всё путает, если это не закреплено действием руками. Он перепутал формулу по физике с формулой по геометрии, а так справился в общем-то неплохо. Институт у нас, как вы понимаете, тоже коммерческий. Туда берут всех и учат не пойми кто не пойми чему. Его специальность называется «Торговый менеджмент». Знаете, даже я сама порою не понимаю, что там к чему относится и как между собой связано… Чувствую себя Яриком…

— Послушайте, но как он общался… общается с другими детьми, людьми? В школе, в институте?

— Он почти не общается. Я привожу его на машине к началу занятий, увожу сразу после. В середине — он мною обучен — он стоит рядом с другими, молчит, кивает, улыбается, наблюдает, знает два десятка формул типа: у меня не сложилось определенного мнения по этому поводу, мне трудно судить, я, пожалуй, скорее согласен, чем не согласен с имярек, боюсь, мне тут нечего сказать… Его считают не особо умным, но очень приятным. Он может так же, в том же ключе посетить кино, театр, светский раут. Когда у нас бывают гости, он очень мило за ними ухаживает. Самое страшное в последнее время — это, конечно, девушки…