правом или левом, у меня якобы гремит мелочь, — я почти укоренился в подозрении: Локонте слеп. Хоть и пытается маскировать это с помощью магии.

Витман кивнул. И добавил:

— Но мы с вами — это мы с вами. У нас работа такая, подозревать. А я хотел, чтобы Его Величество во всём убедились лично.

Его Величество убедились, причём весьма отчётливо. Это было ясно по бешеному рыку, долетевшему до нас.

— Ты⁈

Мы с Витманом едва не подпрыгнули.

— Как ты мог⁈ — прорычал император. — Мой сын вырос у тебя на руках! Ты присягал на верность нашему дому! Я наградил тебя личным оружием!

«Так вот почему у Юнга — такая же булава, как у Императора», — мелькнуло у меня в голове.

— Ты хочешь меня убить? — Голос Юнга был странно спокоен. — Что ж, убивай.

Булава в его руке истаивала на глазах. Император был сильнее этого подонка. Я понял, что в следующий миг Юнга он попросту сомнёт.

— Убивай! — услышал я. — И пусть свершится то, что должно! — В голосе Юнга прорезалось торжество.

Мне показалось, что ярость императора захлестнула уже саму комнату, в которой мы находились. И вот-вот захлестнет весь дворец. Весь город…

Однажды, при встрече с императором, мне уже доводилось испытывать это чувство. Подступающий ужас. Понимание, что через секунду мир загремит в тартарары…

— Нет!!! — заорал я.

И бросился к императору.

— Ваше Величество, нет! Он именно этого от вас и добивается! Он хочет, чтобы вы дали волю гневу. Если вы сейчас убьёте его, баланс в Империи будет непоправимо нарушен. Он именно этого ждёт!

Честно говоря, у меня абсолютно не было уверенности, что император услышит хоть слово из сказанного мной. Он выглядел человеком, которому наплевать уже на всё. В душе которого не осталось ничего, кроме жажды мести… А это чувство было мне слишком хорошо знакомо. Никакое другое желание не затмевает разум так крепко, как желание поквитаться с предателем.

Но император меня услышал.

Он правил Империей уже долгие годы. И все эти годы день за днём, час за часом учился принимать непростые решения. Учился становиться беспристрастным — и овладел этим умением в совершенстве. Он знал, как обуздать себя. Как заставить себя не поддаться собственному порыву… Булава в руке императора дрогнула.

А Юнг повернулся ко мне. Я впервые рассмотрел его лицо. Жутковатое зрелище — вместо обычных человеческих глаз в провалах глазниц светилась магия. В обычной жизни Юнг, наверное, каким-то образом это маскировал, а сейчас необходимость в маскировке отпала. Я физически почувствовал, как на меня плеснуло ненавистью.

— Как же я зол на тебя, clochard, — донеслось до меня яростное шипение.

Раздавленный силой императора Юнг лежал на полу. Подняться он даже не пытался.

— Вот уже год, как ты встаёшь у меня на пути! Каждый раз, когда я думаю, что победа близка, мои планы рушатся — из-за тебя!

Я развёл руками.

— Вот, и хотел бы сказать, что от души тебе сочувствую. Но…

— Я не раз пытался поговорить с тобой, — пропустив мою реплику мимо ушей, продолжил Юнг. — Но ты не желал меня слушать! Ты — глупый, самонадеянный мальчишка — убежден, что лучше всех знаешь, что нужно этому миру! Так вот: ты не знаешь ничего. Вообще ничего! Ты здесь — чужак. Там, где ты родился, давно позабыли магию. Там исчезли даже воспоминания о ней. Ты попросту не можешь ничего знать — clochard, бесприютный бродяга! Ты знаешь об устройстве мира ничтожно мало — однако снова и снова рушишь мои планы! Снова и снова пытаешься установить свои порядки! То, что могло произойти сейчас… Если бы Его величество меня убил — поверь, это было бы самое малое зло, которое грозило вашему миру! Его захлестнула бы чёрная энергия — но тем самым он обрёл бы спасение! Однако ты остановил императора. И теперь мы будем играть совсем в другую игру… Прощай, clochard! Будь ты проклят.

То, что случилось потом, произошло буквально в мгновение ока. Никто из нас не успел даже понять, что происходит — а уж тем более сделать.

Вокруг Юнга, лежащего на полу, образовалось радужное пятно. А в следующий миг Юнг провалился сквозь пол.

Радужная плёнка на паркете мерцала ещё секунду. Потом исчезла и она.

— Ушёл, собака, — досадливо, но без особого удивления прокомментировал Витман. — Видимо, путь отхода подготовил давно… Хотя — да и чёрт с ним. Теперь уже точно поймаем, никуда не денется. Зло, которое он творил в стенах дворца, уничтожено. Это — главное.

— О чём он говорил? — Император посмотрел на меня. Булава в его руке ещё светилась. — В чём он вас обвинял, Константин Александрович? Что ещё за новая игра?

— Понятия не имею, — честно ответил я.

— Он назвал вас бесприютным бродягой. Сказал, что вы не принадлежите нашему миру. Это правда?

Если бы вопрос был задан иначе, солгать императору я бы не сумел. Но вопрос прозвучал именно так, как прозвучал, и я ответил абсолютно честно:

— Нет. Неправда. Мой дом — здесь. И, кем бы я ни был, этому миру принадлежу целиком и полностью.

— Это всё, что я хотел от вас услышать. — Булава из рук императора исчезла.

Он подошёл к упавшему Мишелю, опустился на колено рядом с ним. Сказал Витману:

— Хорошая маскировка. На визуальном уровне — даже я не в состоянии различить подделку. Однако магический уровень, окраска магии этого мальчика — совершенно иная, чем у Бориса. Имейте это в виду, господин Витман. Возможно, в будущем пригодится.

— Непременно учту, — поклонился Витман. — Благодарю вас, Ваше величество.

Император шевельнул ладонью. Мишель застонал и пошевелился. Мы с Витманом бросились к Кристине.

Витман бережно приподнял дочь, положил её голову к себе на колени. Кристина открыла глаза.

— Всё хорошо, милая, — сказал Витман. — Ты справилась.

— Это… — пробормотала Кристина. — Это ведь не…

— Нет! Конечно же, нет. Это был Юнг.

— Вы его поймали?

— Увы. Но это — лишь вопрос времени…

— Которое я предлагаю не терять, господин Витман, — Император, убедившись, что Мишель жив, поднялся. — Насколько я понимаю, ни вы, ни господин Барятинский понятия не имеете, что там ещё на уме у этого мерзавца — который только что на наших глазах ушёл порталом неизвестно куда! Где мой сын?

* * *

— И почему у меня такое плохое предчувствие? — пробормотала Кристина.

Она сидела рядом со мной на заднем сиденье автомобиля. Оставаться во дворце, под присмотром целителей, отказалась наотрез — объявила, что прекрасно себя чувствует.

Витман в ответ на это недовольно покачал головой, однако спорить с дочерью не стал. Император был настроен весьма решительно, он не простил бы ни секунды промедления. И теперь Витман, хмурый и молчаливый, самолично сидел за рулём своего служебного авто, а сзади, спереди и вокруг этого авто ехал эскорт. Впечатление и вправду было тягостным — как будто нас сопровождали на расстрел.

— Всё будет нормально, — сказал я, глядя в окно.

— Откуда у тебя такая уверенность? Пока что всё шло из рук вон плохо.

— Мы живы — раз.

— Это может быть ненадолго, — тут же возразила Кристина.

— Мы подтвердили личность Локонте — два, — продолжил я. — Больше того — император теперь знает правду. И не с наших слов, он видел всё своими глазами. Больше в его доме этой крысы нет и не будет.

— Рада за императора…

Я повернул голову и посмотрел на Кристину. Участливо спросил:

— Это Ментальная блокада на тебя так повлияла? До тебя действительно не доходит главное?

— Что? — пожала плечами она.

— Мы убили его. Локонте. Как политическую силу — прикончили! Понимаешь?

Кристина сперва нахмурилась, но потом лицо её будто осветилось.

— А ведь и правда… — прошептала она.

— Так что я бы не стал списывать сегодняшние события по статье «полный провал», — резюмировал я.

— А я бы не стал так оптимистично смотреть в будущее, — ворчливо включился в разговор Витман, поворачивая направо. Поворотник ему пришлось включить сильно заранее — чтобы едущие впереди успели сообразить, куда нас сопровождать дальше. — Пусть политической силы у Юнга больше нет — но, тем не менее, он остаётся одним из сильнейших магов Российской Империи. К тому же — владеет Изначальной магией. И если вдруг захочет, например, утянуть парочку авиабомб с какого-нибудь завода, вряд ли его остановит отсутствие нужной печати на бумажке с разрешением.

— Но зачем-то он всё же сидел во дворце, — возразил я. — Одна грубая сила — это хорошо. Но в комплекте с официальной властью…

— Я не спорю, что мы сегодня отсекли этому спруту несколько щупалец, — перебил Витман. — Я просто говорю, что праздновать