Глава 8

Бездна

— А хотите ещё ложку дёгтя, Константин Александрович?

Витман сбросил скорость, объезжая огромную лужу. Чего-чего, а этого добра на дорогах Чёрного города хватало.

Я молча повёл плечами. Ложкой больше, ложкой меньше — уже без разницы.

— Всегда пожалуйста, — кивнул Витман. — Вы, Константин Александрович, разумеется, провели свою операцию очень тщательно, и в момент её проведения никто ни о чём не сумел бы догадаться. Но если допустить, что Локонте отслеживал все ваши перемещения — а он скорее всего их отслеживал, — то теперь, постфактум, изучив собранную информацию, мог догадаться, где вы спрятали настоящего цесаревича. И что мы обнаружим в этом месте по прибытии, лично для меня — большой вопрос.

— О Боже… — Кристина спрятала лицо в ладонях. — Как я об этом не подумала.

Я улыбнулся:

— А ты вспомни свою реакцию, когда я изложил тебе эту часть плана. Ты смотрела на меня, как на буйно помешанного. А ведь ты… — Я замешкался, потому что чуть не ляпнул «попаданка из другого мира и в шкуре аристократки всего-то ничего находишься»; пришлось вместо этого сказать: —…сотрудница Тайной Канцелярии. А Локонте — аристократ до мозга костей. Вряд ли ему даже в страшном сне приснится, что особу императорской крови можно спрятать в автомастерской.

— Ну, ещё пара минут, и мы всё узнаем наверняка, — вздохнул Витман.

И вновь включил поворотник. Метров за сто до нужного съезда.

* * *

Ворота автомастерской были приоткрыты, хотя над ними висела криво приколоченная табличка: «СЕГОДНЯ НЕ РАБОТАЕМ».

— Ворота открыты, — сказал Витман, припарковавшись поодаль.

— Вижу, — буркнул я. — Идём. Перед смертью не надышишься.

Я вышел под аккомпанемент хлопающих дверей. Обернулся. Все, включая императора, выбрались из автомобилей. Мысленно усмехнулся.

Ситуация складывалась интересная. Будь там, внутри, господин Юнг, у него не было бы ни малейшего шанса против тех сил, что собрались здесь. Императора одного хватило бы, чтобы разорвать его на части… Наверное. Однако все мы сейчас стоим снаружи и боимся увидеть труп цесаревича.

Чужая смерть — то, с чем мы, при всех наших силах, бороться не в состоянии. На эту территорию даже целителям вход закрыт.

Я призвал цепь. Та привычно обвилась вокруг предплечья, и от её прикосновения я почувствовал себя лучше. Уверенней.

Первым пошёл к воротам, стараясь ступать как можно тише и прислушиваясь к доносящимся изнутри звукам. А звуки доносились — приглушенные голоса, которые я пока, как ни старался, не мог идентифицировать.

Потом что-то шлёпнуло, кто-то выругался. Дальше послышался треск. После чего я услышал спокойный голос Вовы:

— Ещё хочешь?

— Давай!

— Смотри, сам решил.

— С точки зрения статистики, сейчас мне точно повезёт!

— Ты час назад то же самое говорил, неудачник.

— Это кто тут ещё неудачник⁈

— Да ты не спорь, ты карты бери. Карты — они одних любят, других нет. И тут уж ничего не поделаешь, никакая твоя стадистика не поможет.

— Вот и посмотрим!

Я толкнул створку ворот плечом и остановился, глядя на открывшуюся передо мной изумительную картину.

В мастерской было почти пусто. Стоял только один сиротливый автомобиль — который, похоже, не принадлежал никому из клиентов. То ли сам Вова, то ли кто-то из его механиков оставил здесь свой.

Посреди помещения стоял столик, застеленный газетой, с лежащей на нём колодой карт, и два перевёрнутых деревянных ящика — на которых сидели игроки в одинаковых рабочих спецовках.

Нас они пока не замечали. Они, похоже, не замечали вообще ничего вокруг.

Вова, бросив взгляд в свои карты, объявил:

— Так. Топливный фильтр ты мне уже проиграл, теперь замена масла. И всё. А то ты из-под этой малышки вообще никогда не вылезешь, — он кивнул в сторону машины.

— Ненавижу менять масло, — проворчал Борис.

— Ну так не проигрывай! — хохотнул Вова. — Ну? Что у тебя там?

— Ещё.

Вова подвинул колоду, Борис взял верхнюю карту. Поморщился, взял ещё одну. Поморщился ещё сильнее. Протянул руку за третьей, но тут же отдёрнул. Решил:

— Хватит!

Вова кивнул:

— Вскрываемся! — и бросил на столик свои карты. Торжествующе объявил: — Двадцать.

Борис взревел, как прирожденный картёжник, вскочил на ноги и со злостью швырнул карты на стол.

— Да что за сучье дерьмо⁈ — заорал он.

— Девятнадцать, — невозмутимо ответил Вова. — Подвела тебя твоя стадистика — а я говорил! Тазик возьми, когда масло менять будешь. Не смей мне, как в прошлый раз, на пол всё слить — бошку откручу. А его сиятельству скажу, что так и было.

Прозвучало шутливо — как, вероятно, звучало уже не раз; за то время, что Его высочество находились здесь, они с Вовой, очевидно, успели сдружиться.

Однако Борис не спешил переводить всё в шутку. В этот раз, видимо, проигрыш зацепил его всерьёз. Он вдруг зло, с неожиданной силой пнул столик. Получилось зрелищно: карты посыпались на пол, столик улетел в мою сторону. Вова от неожиданности подпрыгнул и, проследив взглядом за полётом, увидел меня. Как раз в тот момент, когда рядом со мной встал император.

У Вовы явно случился паралич речевого аппарата. Он так и застыл с приоткрытым ртом и широко раскрытыми глазами. А Борис, ничего не замечая, новым пинком отправил в полёт ящик, на котором сидел. Тот пронёсся через весь бокс и, врезавшись в стену, разлетелся в щепки.

Я покосился на императора. Тот выглядел не лучше Вовы. Хотя Его Величество, скорее всего, поразило не то, что он видит своего сына в рабочей спецовке, едва ли не матерящимся и умеющим менять масло в двигателе. А то, что этот самый сын твёрдо стоит на ногах, ходит, кричит и швыряется столиками. А не привычно лежит в кровати при смерти, в окружении врачей.

— Ненавижу эту тупую игру! — проревел Борис.

И тут уже содрогнулся я. Что-то было не так с его голосом. Крепко не так!

Это был голос Бориса, всё верно — однако одновременно с ним словно прозвучал ещё какой-то. Да так, будто легион демонов преисподней сопровождал цесаревича хором. От этого звука волосы поднимались дыбом, а кожа покрывалась мурашками.

— Только кретин может доверить свою судьбу слепой удаче! — громыхнул хор демонов ещё громче.

А дальше глаза у меня вовсе полезли на лоб.

Борис поднялся в воздух. Его тело окуталось тьмой, натуральной непроглядной тьмой. Мне показалось, что я вижу, как лучи света — солнечные лучи, попадающие в бокс из бесконечного множества щелей, — изгибаются и затягиваются в этот кокон тьмы.

Из кокона выпростались щупальца, порождения той же тьмы. Они протянулись к машине, схватили её, подняли и, перевернув, обрушили обратно. Машина стояла над смотровой ямой и от удара наполовину вдавилась туда. Брызнули во все стороны стёкла, застонал металл.

Щупальца вновь подняли изуродованный автомобиль и ударили опять. От него отвалились колёса — а всё остальное, сломившись по продольной оси, вошло в яму.

Борис — я видел только его лицо, всё остальное скрывала тьма — понял, что здесь сопротивления больше не встретит. И развернулся в поисках новой жертвы.

Увидел Вову.

— Ты — лжец и мошенник! — громыхнул страшный голос. — Как ты посмел⁈

Щупальца метнулись к Вове. Тот, не будь дурак, бросился на пол. Щупальца протянулись над ним и ухватили воздух. Но тут уже вперёд шагнул я — одновременно сбрасывая с предплечья витки цепи. Что бы ни творилось с цесаревичем, это что-то необходимо было остановить.

Цепь, засветившись, прянула вперёд, обвилась вокруг щупалец и стянула их в единый пучок. Я рванул цепь на себя, и щупальца поддались. Кокон от рывка развернулся, и Борис уставился на меня.

— Ваше высочество! — крикнул я. — Здесь ваш отец!

Ни я сам, ни мои слова, ни объективное присутствие рядом отца не произвели на Бориса ни малейшего впечатления.

— Как ты посмел помешать⁈ — взревел он.

Из кокона вылетело ещё с полсотни щупалец и ринулись ко мне.

Дело принимало серьёзный оборот. Я уже даже не пытался понять, какого чёрта происходит. Хватало понимания того, что я — в полной заднице. Передо мной сильнейший противник, которого я не могу не то что убить — даже ранить. Потому что иначе мне конец, покушение на особу императорской крови — не шутки.

Всё, что я мог сейчас сделать — это прыгнуть в сторону, противоположную от императора. Не выпуская цепи.

Кокон, окутавший Бориса, дёрнуло. Светящаяся цепь продолжала удерживать щупальца тьмы. Борис взревел от ярости.

И тут оцепенение спало уже с императора.

Он сделал шаг вперёд, вскинул руку.