– Что это еще за шум? – спросил Нейт Лоут.

– Понятия не имею, – ответил я в паузе между ударами. – Я тоже его слышу.

– Ты подлый врун, – сказал он. – Готовишь побег, верно?

– Конечно нет. Превыше всего я чту закон. Я считаю своим долгом умереть на виселице, если таков приговор.

Мне удалось углубиться на пару дюймов вокруг одного из прутьев, и он стал шататься, но пока было трудно сказать, сколько еще предстояло работы и сколько времени на нее потребуется.

– Ты насчет меня не волнуйся, – сказал он. – Я шум поднимать не стану. Я тебе уже говорил – не хотел бы, чтобы ты был рядом со мной в день казни.

– Ну, хорошо бы, чтобы это было так, но не думаю, что это возможно.

– Теперь ясно, откуда все это лязганье.

– Можешь думать что хочешь, – сказал я. – Мне все равно.

– Не сердись на собрата. Мне просто хочется поболтать.

Я с силой потянул прут, и камень стал осыпаться. Я потянул снова и начал вращать его, расширяя отверстие. Сверху на меня сыпалась пыль и прилипала к мокрым от пота рукам. Я отер руки о бриджи и снова взялся за дело.

– Эй, Уивер, ты еще здесь или тебя уже нет?

– Я здесь, – пробормотал я, – где мне еще быть?

Я дернул за решетку, и камень стал крошиться. Еще немного, и прут можно будет вырвать из стены.

– Пришли мне что-нибудь вкусное, когда будешь на свободе. Может, вина и устриц.

– Как я могу это сделать? Я в таком же положении, как и ты.

– Хорошо. Скажем, если тебе удастся выбраться отсюда, пришли мне что-нибудь. В конце концов, я не зову охрану, как сделал бы другой из вредности. Заметь, я тебе не угрожаю. Я просто говорю, что я – твой друг.

– Если мне удастся когда-нибудь отсюда выбраться, я пришлю тебе вина и устриц.

– И шлюху, – сказал он.

– И шлюху.

Еще один рывок. Камень еще больше стал осыпаться.

– И очень сговорчивую шлюху, если можно.

– Я тщательно буду отбирать кандидаток, – сказал я. – Отбор пройдут только самые преданные своему делу.

Я набрал воздуха и изо всех сил потянул за прут. Камень окончательно осыпался из стены, и я смог вынуть прут. Он был немногим более двух футов длиной, и я знал, как его применить.

– Я сделаю вид, что не слышал никакого шума, – сказал Нейт Лоут.

Я подошел к камину и исследовал дымоход. Узкий – но пролезть, на мой взгляд, можно.

– Пойду я, пожалуй, спать! – крикнул я Лоуту. – На сегодня хватит разговоров.

– Хорошего тебе сна, дружище, – сказал он. – И не забудь про обещанную шлюху.

Я согнулся и протиснулся в камин. Внутри было холодно и душно, в одно мгновение мои легкие покрылись копотью. Я вылез обратно, с помощью напильника оторвал кусок одеяла, обернул им голову, закрыв нос и рот, и снова нырнул в камин.

Я полез вверх, хватаясь за выступы и подтягиваясь. Я продвинулся всего на один-два фута, но все же это был прогресс. Проход был у́же, чем мне сначала показалось, и я едва полз. Я двигался с поднятыми руками, зажав в одной руке прут, и опустить их не было возможности. Камни врезались мне в грудь, острые края царапали кожу и рвали одежду. Кусок одеяла, которым я закрыл рот и нос, не давал мне дышать.

«А если мне не удастся отсюда выбраться? – подумал я. – Утром увидят, что меня нет, и уйдут, а мое тело будет гнить в камине».

Я затряс головой – отчасти чтобы отогнать эту мысль, отчасти чтобы освободиться от маски, закрывающей лицо. Лучше дышать копотью, чем вообще не дышать. Узел на маске вскоре развязался, и одеяло спало. Я тотчас пожалел об этом, потому что копоть забила мне рот и горло. Дышать будто бы стало еще труднее, чем прежде. Я закашлялся так, что казалось, мои легкие разорвутся, а звук, отраженный стенами дымохода, наверняка был слышен по всей тюрьме.

Однако я знал, что у меня нет другого выхода, как двигаться вперед. Я потянулся и нащупал еще один выступ. Подтянувшись, я сумел продвинуться еще на пару футов. Пот, смешанный с сажей, превратился в грязь, покрывшую мои руки и лицо, забившую нос. Один сгусток образовался прямо у ноздри, и я совершенно зря потерся носом о стену, пытаясь его стряхнуть. От этого нос еще больше забился, и дышать стало почти невозможно.

Когда оторвавшийся камень угодил прямо в свежую рану на моей груди, я подумал: мне ни за что не выбраться отсюда. По крайней мере сейчас. Нужно вернуться назад, отчиститься от грязи по мере возможности и обдумать дальнейшие действия. Однако, попытавшись двинуться вниз, я обнаружил, что обратного пути нет. Чтобы протискиваться вниз, у меня не было упора. Взявшиеся ниоткуда острые куски кирпича впивались, как гвозди, в руки и ноги. Я не мог повернуть голову, чтобы осмотреть дымоход и установить, откуда они взялись. Значит, иного выхода, кроме как двигаться вперед, у меня не было. Но вскоре я понял, что двигаться вперед тоже не могу. Я нащупал руками уступ, но подтянуться не мог – лаз был чересчур узким.

Я действительно застрял.

Мною овладела безумная паника. Картины одна другой ужаснее высветились в моем воображении, подобно вспышкам фейерверка. Меня ждала участь еще более страшная, чем определенная судьей его величества в ближайший день казни. Я извивался и проталкивался, подтягивался и изгибался, но в результате продвинулся лишь на пару дюймов.

Оставалось одно – воспользоваться железным прутом. Конечно, шуму это наделает больше, чем хотелось бы, но теперь избавление с помощью тюремщиков казалось мне желанным. Я начал колотить о стену дымохода, насколько это было возможно в столь стесненных условиях. Так как руки у меня были вверху, пыль и камни полетели прямо мне в лицо. Я, насколько сумел, опустил голову и снова ударил о стену. А потом еще раз.

Продолжалось это пять минут, или час, или два часа? Не знаю. Я потерял счет времени, отчаянно молотя прутом о стену. Я кашлял сажей, грязью и кирпичной пылью. Зажмурившись, я бил прутом снова и снова, тот болезненно вибрировал в моем кулаке. Я молил Бога, чтобы прут не упал в бездну.

Наконец я почувствовал дуновение холодного воздуха и, когда решился открыть глаза, увидел, что мне удалось проделать маленькое отверстие. Не больше яблока – но и этого достаточно. Воздух был спертым, но для человека, который не надеялся, что вообще будет дышать, он казался благоуханным. Я стал работать с утроенной силой.

Вскоре отверстие было достаточного размера, чтобы сквозь него можно было протиснуться. Я двигался медленно, потому что в помещении, куда я попал, было не светлее, чем в дымоходе. Протиснувшись, я обнаружил, что оказался на фут выше уровня пола. Если бы я бил стену немного ниже, я бы не выбрался.

Ньюгейтская тюрьма очень старая, и многие ее помещения не используются. Скорее всего, я попал именно в такое. Оно было просторным, вероятно, раза в три больше моей камеры. Здесь был склад сломанной мебели, штабели которой доходили чуть не до потолка. На полу был мусор, который от старости рассыпался, когда я на него наступал. Повсюду висела паутина, попадавшая мне в глаза, в рот и в нос.