На следующий день Сонины разбитые пазлы возвращались на место, жизнь бесшовно схватывалась и снова становилась гладкой, ровной, будто из-под утюжка. И текла себе дальше в ожидании хеппи-энда. Как в индийском кино.

Аля и Лика вполне могли бы назвать учебный год каникулами. Каникулами от мамы с папой. Если честно, родители и летом не особенно утруждались присмотром за ними. Зато иногда вся семья ездила в путешествия на моторной лодке по большой реке или просто по грибы-ягоды на мотоцикле с коляской. Но едва начинала желтеть березка под окном, девочек снова полностью предоставляли самим себе.

Кто-то сказал: «Родители достаются нам, когда они уже слишком стары, чтобы исправлять их дурные привычки». Дурной привычкой молодых родителей Али и Лики была общественная работа. Кроме того, что мама с папой работали учителями, сидели на педсоветах и занимались воспитанием чужих детей, они постоянно ходили на всякие собрания и рейды, а дочки целыми днями гуляли одни на улице. Правда, по субботам их брали в клуб на репетиции.

То, что происходило на репетициях, называлось трудно-вы-го-ва-ри-ва-е-мым словом «художественна-самодеятельность». Папа высоким голосом пел соло. Мама к каждому празднику готовила какой-нибудь новый танец народов мира или гимнастический номер. Сидя на концертах в первом ряду, девятилетняя Аля сгорала от стыда, когда взрослый мужественный папа заливался соловьем, распевая «Джамайку» из репертуара итальянского ребенка Робертино Лоретти, а мама, к восторгу старшеклассников, махала ногами и кувыркалась на сцене, проделывая вместе с кульбитами непоправимые бреши в своем педагогическом авторитете.

Папа объяснил, что Джамайка — это остров Ямайка. Сестры удивились непроходимой глупости людей, назвавших место жительства таким странным именем, и дико хохотали на эту тему. Я — майка! Еще бы назвали «Ятрусы»!

Чтобы дети не мешали репетировать, худрук тетя Галя выпроваживала их в зал, где проводились массовые танцы, посещаемые всем селом. В набитом под завязку зале не хватало сидячих мест, и предусмотрительный народ тащил табуретки из дома. Густо пахло конюшней, духами и подмышками. Магнитофонные колонки трудились на пределе возможностей, выжимая из себя шум и грохот иностранной музыки, бойко стучали шары на ожившем в фойе бильярдном столе.

Слабая Лика не могла долго стоять и быстро засыпала. Уложив ее с чьей-нибудь помощью на широкий подоконник в ворох пальто, Аля с интересом наблюдала за свирепыми лицами скачущих пар и прислушивалась к громким сплетням глуховатых старушек.

— Слышь, Марусь, Катька-то за долгана взамуж вышла!

— А-а?

— За долгана!

— Да что ты г-ришь! Кто ж он по нации-то — якут, татар или русский?

— Кто его, лешего, знает!

— Ты, Семеновна, слыхала, что Мишка переспал-таки с этой Глашкой-оторвой?

— Ась? Да ну!

— Вот и гну!

— Надо же, мандавошка какая!

Вошки были для Али пройденным этапом. Однажды в их доме на несколько дней остановилась девочка из дальней деревни. Из-за вшей ее не брали в интернат, и мама мыла голову девочки вонючим керосином. Считалось, что он помогает при педикулезе. Когда вошки у девочки вывелись, голову пришлось мыть керосином уже Але. В школе она выяснила, что перед началом каждого нового учебного года керосиновой экзекуции подвергаются почти все ее одноклассники. Однако вошки с подозрительной приставкой «манда» были Але неизвестны.

Уходить с веселых танцев не хотелось, но репетиция заканчивалась. Родители торопливо одевали дочек, отец брал младшенькую на руки, и семья храбро выходила в мрачные сумерки зимней ночи.

По дороге Аля мучила маму вопросами.

— Мам, долган — это кто: якут, татар или русский?

— Долган — это долган.

— А кто такая мандавошка?

Мама споткнулась и по инерции немножко пробежала вперед. Аля повторила вопрос.

— Лобковый паразит, — ответила мама резко.

Хорошо, что было темно, иначе бы она увидела, как Аля съежилась от ужаса, потрясенная бранным словом, вырвавшимся из маминых строгих учительских уст. Аля, конечно, слышала и знала еще не такие словечки, но мама применяла свои самые страшные ругательства «паразит(ка)» и «обормот(ка)» в чрезвычайно редких случаях. Аля помнила, по крайней мере, всего два: когда она, прыгая с Ликой на закорках со ступеней, уронила ее, и сестренка сломала ключицу, и когда Лика свалилась в помойную яму, спасая оттуда щенка.

Аля ничего не поняла про мандавошку, но совершенно правильно сообразила, что эта водящаяся на лбу штука гораздо хуже и опаснее обыкновенной вши, живущей на голове.

В воскресенье мама с папой спохватывались и вспоминали о родительских обязанностях. Читали детям книжки, вырезали с ними снежинки и водили кататься на горку. Убедившись, что рядом нет учеников, они с буйным гиканьем и визгом скатывались вчетвером на больших самодельных санях. Накатавшись всласть, румяные родители, по очереди впрягаясь в сани, с чувством выполненного долга везли дочерей домой, и все продолжалось как всегда.

— Мамочка, а почему…

— Доча, некогда, видишь, я тетрадки проверяю.

Девочки ревновали маму с папой к ученикам, которым доставалось столько драгоценного внимания. Бабушка говорила маме, что внучки — беспризорницы. Если у нее случалось свободное время, она забирала Алю с Ликой к себе. Но бабушке с дедом тоже было некогда. Они работали в вечерней школе и так же без конца проверяли чьи-то тетради с домашними заданиями.

Как бы то ни было, детство из беспризорных похождений сестер складывалось вполне здоровое и счастливое. Больше всего они любили достопримечательности, которых в деревне имелось множество.

На знаменитом «круглом» месте за клубом по выходным дням, а порой и в будни, сходились в драке две улицы — Верхняя и Нижняя. Одна находилась на горе, другая под горой у озера. Дрались и взрослые парни, и ребята после школы, а после, помирившись, «верхние» родственники ходили в гости к «нижним», и наоборот. Все были родней вдоль и поперек, и что делили, почему дрались — история умалчивает. Эти незабываемые зрелища восполняли девочкам нехватку событий и отсутствие телевизора.

Площадку между магазином и школой украшал треугольный дощатый памятник павшим героям. Кто-то сделал под ним подкоп и натаскал сена для обитающей здесь бродячей дворняги Зинки. Аля с Ликой забирались туда и подолгу играли с толстыми Зинкиными детьми. Злющая дворняга девочек не гнала. Выходя на охоту за курами, она оставляла на попечение Али и Лики непослушных щенят. Возвратившись с добычей, благодарно лизала нянькам руки.

В каменистой речке у маслозавода рыбы было немного, однако сообразительная детвора ловила ее в большом количестве. Из трубы под мостом, находящимся выше, как бы на пороге, в глубокую бетонную нишу с большим напором хлестала вода. Мальчишки и девчонки постарше становились по краям ямы и, рискуя захлебнуться или сверзиться вниз, собирали в оттопыренные майки вовлеченную мощным течением рыбу. Получасовое балансирование в студеном водопаде вознаграждалось полным подолом ельцов и гольянов. По младости лет сестры не принимали участия в этой отважной операции, но неизменно получали удовольствие от одного только наблюдения. Кто-нибудь из удачливых рыбаков иногда отваливал им полные панамки плотвы.