учительницы Инны Александровны, «англичанки», как мы ее называли, и от уроков которой частенько отлынивали. В ушах звучит ее сакраментальный вопрос, который она каждый раз задавала дежурному по классу: «Who is absent today?» (кто сегодня отсутствует?).

— Вот и результат, — печально бормочу себе под нос, — полное отсутствие всякого присутствия!

Выясняется также, что никто за столом не «шпрехает» по-немецки и не «парлекает» по-французски.

— «Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь», — философски изрекает Николай Федорович пушкинские строфы. И удивительно, венгерские друзья согласно кивают головами и предлагают выпить.

А дальше алкоголь и венгерская кухня сотворили чудо. Напряжение спадает. Мы жестикулируем, разыгрываем пантомимы, мешаем русские, венгерские, английские, немецкие слова. Произносим на этой тарабарщине тосты и — черт возьми! — понимаем друг друга.

Расстаемся за полночь с поцелуями и объятиями, несказанно довольные дружеским застольем.

На другой день в здании мэрии состоялось торжественное подписание Договора об экономическом и культурном сотрудничестве двух областей — Ростовской и Шомодь. В кулуарах я столкнулся с Имре. Мы шумно здороваемся как старые друзья, и я говорю ему: «Великий русский писатель Лев Николаевич Толстой…»

— Жиль в Ясной Поляне, — весело подхватил Имре. — Он написал…

— «Суббота», — говорю я.

— Нет! — машет он головой. — «Воскресенье»!

Мы от души смеемся и, естественно, привлекаем внимание окружающих.

— О чем это вы? — интересуется вездесущий корреспондент «вечерки» из Ростова, который заряжен на то, чтобы ничего не упустить.

— Мы знаем, о чем, — многозначительно отвечаю я. — Правда Имре?

— Да, Толстой — это хорошо, — отзывается он, и мы вновь весело смеемся.

Ну как тут в двух словах объяснишь влияние великого русского писателя на умы и души людские. Вождь мирового пролетариата узрел в Толстом зеркало русской революции, а для нас с Имре Лев Николаевич открыл возможность для дружеского общения и взаимопонимания, позволил представителям двух народов проникнуться чувством человеческой симпатии друг к другу. А это поважнее всех революций.