Мелтам, однако, полагал, что его величество, пусть и склонный порой к излишней пышности, в целом обладает хорошим вкусом, и коронационные одежды, выглядевшие в вестибюле несколько вызывающими, произведут должное впечатление в соответствующей событию обстановке.

— Я пытался все продумать и предусмотреть, — посетовал король.

— Уверен, сир, вам не о чем беспокоиться. Мы все с нетерпением ожидаем церемонии, даже если она и обещает быть несколько утомительной.

— Остается лишь надеяться, что все пройдет гладко, — чуть слышно пробормотал король.

Граф сочувственно взглянул на монарха, чьи опасения имели под собой солидное основание.

События прошлого года, и в особенности суд, на котором королева предстала перед палатой лордов, обвинивших ее в «скандальном, постыдном и порочном поведении» и посчитавших ее недостойной носить титул королевы-консорта, обернулись для него настоящей катастрофой.

И действительно, никто из правителей, занимавших равное королю положение, еще не терпел такого ущерба для своей репутации вследствие проступков супруги, развлекавшей скандалами всю Европу и доставлявшей немало радости врагам и недругам его величества.

В Генуе ее провезли по улицам в позолоченном, украшенном перламутром фаэтоне.

В Бадене она предстала перед публикой оперного театра в нелепом крестьянском кокошнике, украшенном развевающимися ленточками и сверкающими блестками.

В той же Генуе королева присутствовала на танцах в костюме Венеры, обнаженная по пояс, и откровенно демонстрировала, как доложили королю, бюст более чем внушительных размеров.

Более того, по пути в Константинополь она проводила немало времени в палатке на палубе корабля в компании личного камергера, шустрого молодого итальянца шести футов росту с роскошными черными волосами и усами, о которых один свидетель написал, что они «могли бы протянуться отсюда до Лондона».

И этому человеку королева присвоила звание «гроссмейстера ордена Каролины», учрежденного ею в Иерусалиме. О безобразном и порочащем королевское достоинство поведении обоих как на публике, так и в приватной обстановке доносили его величеству многочисленные шпионы.

Перечисленные факты были лишь малой частью свидетельств, представленных вниманию палаты лордов. К несчастью, подтвердить их могли только слуги; сама же королева пользовалась популярностью у простого народа, относившегося к ней с симпатией и сочувствием.

Отвечая на обвинение в супружеской измене, она с гордым видом бросила: «Я совершила прелюбодеяние один лишь раз — с мужем миссис Фицгерберт»[3]. Такая смелость пришлась по вкусу толпе, шумно приветствовавшей свою любимицу, когда она появилась на улице.

Заседания продолжались почти три месяца, после чего правительство поняло, что провести предлагаемый билль через палату общин не удастся, и сняло выдвинутые обвинения.

Три ночи подряд по всему Лондону жгли факелы и костры; те же, кто отказывался выражать радость по случаю одержанной победы, расплачивались за свое молчание разбитыми окнами.

Выставленный на посмешище король впал в глубочайшую депрессию и удалился в Виндзор.

Королева в полной мере воспользовалась плодами триумфа и оказанной ей общественной поддержки.

В разговоре с графом леди Сара Литтлтон заметила, что «ее величество разъезжала во всему Лондону в обшарпанной почтовой карете и ночевала в самом запущенном из всех возможных домов, дабы показать, что ее не пускают во дворец».

А всего лишь неделю назад лорд Темпл заявил, что «страх перед возможными беспорядками затрудняет установку торговых палаток по пути коронационной процессии».

Выразив свои опасения одной фразой, король не стал вдаваться в пояснения. Он прекрасно сознавал, что граф Мелтам, как и другие его ближайшие друзья, глубоко озабочен возможными инцидентами во время коронации.

— Мелтам, вы действительно думаете, что все пройдет спокойно? — осведомился его величество.

«Как ребенок, — подумал граф, — которому требуются постоянные подтверждения, что бука не придет и не утащит его в темноту».

— Уверен, сир. Вы сами приняли необходимые меры предосторожности, ясно дав понять, что ее величество не будет допущена в аббатство.

— Распоряжения я действительно отдал, но, как вам прекрасно известно, она твердо вознамерилась выставить меня дураком.

— Храбрости вам не занимать.

— Что верно, то верно, — согласился король.

Граф знал, что за кажущейся безучастностью тучного короля кроется натура не просто добродушная, но и необычайно тонкая и чувствительная.

Двадцать пять лет назад, побывав в Брайтоне на поединке, закончившемся смертью одного из боксеров, он наотрез отказался посещать впредь подобного рода развлечения и слово свое сдержал.

Его неприязнь к кровавым потехам с участием животных, в частности к травле быка собаками и петушиным боям, привела к тому, что эти забавы постепенно вышли из моды у представителей высшего лондонского света.

И наконец, самое важное, о чем сейчас никто уже, похоже, и не помнил, заключалось в том, что он всячески старался смягчить предусмотренные законом наказания и отменил множество смертных приговоров.

Граф до сих пор хорошо помнил разговор, состоявшийся у него около года назад с министром внутренних дел сэром Робертом Пилем.

— Знаете ли вы, что произошло, пока я находился в Павильоне[4]? — спросил у него сэр Роберт.

— Нет. И что же?

— Король прислал за мной за полночь.

— Для чего? — удивился граф.

— Очевидно, приближающаяся казнь некоего преступника так расстроила его величество, что он не мог уснуть. Когда я предстал перед ним, он заявил буквально следующее: «Вы должны помиловать его, сэр Роберт».

— И что вы сделали?

Министр улыбнулся.

— Разумеется, я ответил согласием, и король там же, на месте, пылко меня расцеловал.

— Боже мой! — воскликнул граф.

— При этом его величество обратил внимание на мой халат.

— Ваш халат?

— Да, довольно старый и весьма потрепанный, — объяснил сэр Роберт. — «Пиль, — воскликнул он, — как вы можете носить такой халат! Я покажу вам, каким он должен быть».

— Позволю себе предположить, что он продемонстрировал свой собственный, — усмехнулся граф.

— Вы не ошиблись, именно это он и сделал.

А потом еще и заставил меня надеть его.

Таким образом, король являл собой невероятное смешение самых разных качеств: проницательности, остроумия и крайней эмоциональности.