Ее размышления прервал голос Наны.

— Довольно, мисс Селеста. Очнитесь. Вам скоро одеваться. Я растоплю печь и согрею воды, а вы примете ванну. Надеть надо самое лучшее платье: другого случая может и не представиться.

— Нет! — решительно заявила Селеста. — Его я не надену. Никогда, Нана. Ты понимаешь?

Никогда! Никогда!

— Ну значит, все впустую. Я могу попробовать сшить что-то в том же роде, но такой материал мы себе позволить не можем. А платье-то какое красивое! Нет, вы только посмотрите!

— Я уже говорила тебе и повторяю еще раз: я никогда не надену того, что присылает мама.

Никогда!

С этими словами Селеста выбежала из гостиной в сад.

Нана, проводив ее взглядом, вздохнула.

Сбежав от мужа, леди Роксли неизменно присылала из Франции подарки для дочери — на Рождество и на день рождения.

Мягкие замшевые перчатки, шить которые умеют только французы; сорочки из тончайшего китайского шелка, украшенные настоящими кружевами; повседневные платья, в самой простоте которых угадывался истинно парижский шик.

А в самом начале лета пришло платье, от одного взгляда на которое у Наны перехватывало дух от восторга.

Они обе — и Нана, и Селеста — прекрасно знали, почему его прислали именно сейчас.

Живя во Франции, леди Роксли думала, что ее восемнадцатилетняя дочь дебютирует в свете, и подарила ей платье, просто созданное для бала.

— Господи, ничего красивее в жизни не видела! — всплеснула руками Нана, доставая подарок из коробки.

— Не хочу даже смотреть! — воскликнула Селеста. — Видеть его не желаю!

Она выбежала из дому, а старая служанка осталась — с платьем в руках и печалью в глазах.

Судя по всему, леди Роксли даже не догадывалась, к чему привело ее скандальное бегство, и не знала, что ее дочь не приглашают больше ни на какие балы, а значит, дар ее бесполезен.

«И ведь какая красота пропадает», — думала Нана, разглядывая заморский подарок: белый атлас, украшенный настоящим валенсийским кружевом, фестонами и белыми камелиями, которые сами притягивали взор.

Вырез отделан тончайшим кружевом, модные короткие рукава и узкая талия — бархатной лентой.

Селеста выглядела бы в нем восхитительно, но старая служанка понимала, что ее подопечная никогда и ни за что не наденет это роскошное платье.

В конце концов оно вернулось в коробку в шкафу, где пылились другие подарки от леди Роксли.

Как случалось и раньше, ласковое солнце, густой цветочный аромат и вкрадчивый шепот ветерка в зеленых кронах рассеяли злость, растопили негодование и уняли волнение, поднятое в душе Селесты визитом графа.

Что-то в нем ее беспокоило, волновало и даже пугало.

Утром в теплице он оскорбил ее своим поведением, а теперь, побывав в коттедже и заговорив о ее матери, растревожил вроде бы уже затянувшиеся раны.

Меньше всего на свете Селесте хотелось отправляться вечером на обед к этому человеку.

Она прекрасно понимала, что приглашение в имение, где никого, кроме них двоих, не будет, само по себе является оскорблением и нарушением приличий.

С другой стороны, напомнила себе Селеста, чего еще ожидать, если она сама рассказала графу о своем нынешнем положении девушки, отвергнутой местным обществом.

— Ни то ни се, ни рыба ни мясо, — вслух сказала она, вспомнив любимую поговорку Наны.

Тем не менее, когда присланная графом карета подкатила к Садовому коттеджу и остановилась напротив входа, Селеста была уже готова и выглядела весьма мило, как и подобает настоящей леди.

Платье, которое она надела в этот день, Нана сшила, взяв за образец то, что леди Роксли прислала из Парижа два года назад, и заменив флер, которого у нее не нашлось, муслином.

Бледно-зеленое, с высокой талией, уже почти вышедшей из моды, оно открывало мягкую округлость девичьих грудей, а прямая юбка позволяла оценить нежные изгибы тела.

Цвет платья подчеркивал ослепительно-белую кожу, а тщательно уложенные волосы украшали две белые розочки, срезанные Наной в саду.

— Что за нелепость присылать за мной карету! — проворчала Селеста тоном брюзги, во всем выискивающего подвох. — До Монастыря три минуты ходьбы через сад, а так придется ехать по дороге, потом через ворота и еще по аллее!

— К его светлости гости пешком не ходят, — наставительно заметила Нана. — Не положено.

— Думаю, я буду сегодня единственной гостьей, — возразила Селеста.

Так и вышло.

Граф ожидал ее в просторном зале, все еще хранившем дух прежних хозяев.

Шторы из голубого дамаска на створчатых окнах, белые панели на стенах, карнизы с золотыми листьями — все это служило достойным фоном, на котором когда-то блистала красота леди Роксли.

При этом, как показалось Селесте, комната уже приспособилась и к новому хозяину, стоявшему в дальнем конце, у мраморной каминной полки, привезенной из Италии.

Кто бы мог подумать, что мужчина в вечернем костюме может быть столь элегантным!

Несколько раз напомнив себе, что ненавидит графа, Селеста не могла не оценить замысловатые складки шейного платка, безупречный покрой фрака и изящное благородство черной жемчужной булавки, сиявшей в пышном жабо.

Но больше всего поражало то, что утонченный наряд ничуть не сковывал своего хозяина.

Граф держался с небрежной легкостью, как будто любая одежда, какую бы он ни надел, тотчас становилась его частью.

В какой-то момент, идя навстречу новому владельцу имения, Селеста даже пожалела, что не воспользовалась предложением Наны и не надела платье, присланное из Парижа специально для первого бала, которого у нее так и не было. Однако потом она убедила себя, что ее единственная цель — уговорить графа позволить им остаться в коттедже, и чем реже она будет видеть сэра Мелтома, тем лучше.

Сделав реверанс, Селеста выпрямилась и посмотрела ему в глаза.

— Вы очень похожи на свою мать, — негромко сказал граф. — Увидев ее впервые, я подумал, что она одна из самых красивых женщин, каких я когда-либо встречал.

— Я не желаю говорить о маме, — сдержанно ответила Селеста.

— А я намерен продолжить наш разговор с того места, где мы его прервали. И вам вряд ли удастся помешать мне сделать то, чего хочу я.

«Он прав», — подумала Селеста, усаживаясь на диван.

Хотя граф и не вызывал у нее симпатии, она не могла не признать за ним несомненной решительности и твердости. В то же время в нем ощущалось что-то жесткое, безжалостное, из-за чего ее неприязнь к новому хозяину имения только усиливалась. Видя эту жесткость, девушка чувствовала себя еще более неопытной и беззащитной.