С улицы донеслись звуки отъезжающей машины. Гурджиев выглянул в окно – «Брабуса» у входа в подъезд уже не было. Фуко начал обнюхивать штанину Чикобавы. Гурджиев зна́ком показал Нугзару на кресло:

– Садись.

Тот сел, заскрипев, как старый шкаф, с трудом согнув одеревенелые конечности.

– Кто знает, что ты здесь? – Гурджиев присел на край дивана.

– Ни-и-кто, – Чикобава еле ворочал языком.

– Что ты сказал водителю, куда поедешь?

– К Манане.

– И Манана не знает, где ты сейчас?

– Не-ет.

– То есть, – Рай каждое слово произносил с выражением и одновременно пристально вглядывался в окровавленные глаза Чикобавы, – никто не знает о твоем местонахождении?

– Ни-никто.

– Очень хорошо, – Гурджиев улыбнулся в усы, протянул Чикобаве раскрытую ладонь: – Дай свой мобильный.

Чикобава с трудом, скрипя и хрустя, достал из кармана брюк телефон, протянул Гурджиеву. Тот открыл аппарат, вытащил батарейку и сим-карту, разобранный на куски телефон положил на стол и вдруг подобрел, будто один исполнял роль и злого, и доброго полицейского. Он сказал Нугзару:

– Напоминаешь мне кого-то.

Чикобава попытался улыбнуться, но не смог справиться с мышцами лица, будто они стали резиновые.

– Арнольд Чикобава приходится тебе кем-то? – допытывался Гурджиев.

Фуко отстал от брюк Чикобавы, оперся головой о колено Гурджиева.

– Н-не знаю, – Нугзар вывернул губу, – кто такой Арнольд Чикобава?

– Был один… – Гурджиев потер ухо Фуко. – Вспомнил просто… Чай? Кофе?

– Пусть будет чай, – захрипел Чикобава.

Горозии молча глядели на штабель денег. У Нико в мозгу работал калькулятор: он снова и снова прокручивал и распределял прокрученный со всех сторон и тысячу раз распределенный миллион. Если бы Нино ничего не имела против, то кроме квартиры в Ваке и мебели для нее этого миллиона хватило бы на дачу в Кикети,[12]и еще на две хорошие машины и, что самое главное, хватило бы на исполнение давней мечты Нико. К счастью, благодаря мировому кризису в Тбилиси все продавалось за полцены. Мечтой Нико была собственная кондитерская, магазинчик сладостей, а при нем – своя пекарня. Чуть ли не наяву видел за слегка запотевшими стеклами холодильника разнообразные торты и разноцветное мороженое, ломящиеся от пирожных прилавки, шоколадные фигурки, завернутые в фольгу, пирамиды печенья, набитые зефиром и цветными конфетами большие прозрачные банки…

Тем временем Нино равнодушно смотрела на фиолетовые банкноты, словно перед ней лежали не наличные, а игрушечные деньги из «Монополии». Это ведь сложно – не задуматься над миллионом хотя бы на секунду. Тем более когда он у тебя в руках. Когда понимаешь, что это твой миллион. Хочешь – закинь в камин, хочешь – сложи самолетики и пусти из окна. Аккуратно разложенные деньги странно подействовали на Нино, погрузив ее в своего рода наркотический анабиоз – тело и мозг полностью отключились. На самом деле ее мозг сейчас был похож на крошечный адронный коллайдер, по которому мысли носились, как элементарные частицы. Из-за этой скорости у Нино и не получалось думать.

Тем временем деньги открыли у Нико второе дыхание. Кроме кондитерской он представил, как ездит по слегка опустевшему осеннему Тбилиси на красном «Феррари»… Вечер, уличные фонари только что зажглись; моросит, силуэт машины красным цветом отражается на мокром асфальте, узкие ручейки дождя криво извиваются по ветровому стеклу. Он пристегнут, подобно пилоту самолета-истребителя, стоит слегка нажать на педаль, и машина полетит пулей – ведь в двигателе заперты пятьсот сумасшедших лошадей, а из динамиков еле слышно доносится какой-то минимал…

Когда Нико очухался от своих мыслей, «Курьер» все еще транслировал без комментариев демонтаж памятника Сталину – подъемный кран так и держал повязанного вождя, как кита, а Гурджиев и Чикобава угощались чаем и беседовали как старые друзья. Точнее, чай пил Гурджиев, и он же вел беседу, а Чикобава неподвижно сидел в кресле, как манекен. С тем же успехом Гурджиев мог бы поговорить и со стеной. Его это не особо волновало – в лице Чикобавы он нашел идеального слушателя. Время от времени он брал с тарелки немного изюма и запивал его чаем, в другой рукой трепал за ухо Фуко, положившего голову на его колено. От удовольствия собака зажмурилась и, казалось, улыбалась.

– Знаешь, что тбилисское метро самое уникальное в мире? – Гурджиев спросил у Чикобавы.

– Н-не знал, – признался Чикобава.

– Да, хабиби, – убеждал его Гурджиев и, грызя изюм, добавил: – Утром 5 марта 1953 года под Тбилиси появился неопознанный летающий объект, перемещающийся с юго-востока на северо-запад. Ему сопутствовали звуковые эффекты: гром, скрип, гудение. Никто не знает, был ли этот объект связан со Сталиным. Доподлинно известно только, что «перед смертью вождь выпустил изо рта газ, который сомкнулся в воздухе прозрачной, шарообразной сферой из горячего стекла и тихо улетел в окно…» Тбилисский же НЛО издавал звуки, подобные громовым раскатам, и одновременно сиял красным, желтым и белым с мощностью в десять тысяч ватт. Объект был скорее овальным, нежели сферическим, походил на страусиное яйцо. Сзади болталась радуга, как хвост у кометы. По другой версии, радуга была в яйце и освещала скорлупу изнутри.

– О-о-о, – прохрипел Чикобава нечеловеческим голосом.

Нико не понимал, зачем Рай оболванивал и так оболваненного Чикобаву.

Нино окончательно убедилась, что Гурджиев давеча действительно проник в ее сон и эта история про метро тоже каким-то образом связана с тем сном. К тому же думала, что на самом деле Гурджиев не к Чикобаве, а к ней обращался. Откуда могла знать Нино, что Рай всего лишь забавлялся – соединял увиденную в лесу Мтацминда яичную скорлупу и повязанного в телевизоре вождя. Как ашуг, он сочинял истории на ходу – так просто, без всякой задней мысли.

Гурджиев улыбнулся в усы, похрустел изюмом и продолжил:

– На следующий день газета «Правда» писала: «Вчера в 6 часов и 11 минут по местному времени в г. Тбилиси несколько граждан видели сферическую молнию. Со слов майора отдела милиции Авлабарского района А. Шерозия: «Был седьмой час, когда в небе громыхнуло и засверкало. У Первой клинической больницы, бывшего “Арамянцева”, с неба опустилось яйцеобразное светящееся тело и, как мыльный пузырь, с колыханием полетело в сторону площади 26 Бакинских Комиссаров. Перемещался примерно на высоте десяти метров над уровнем земли. От его блеска болели глаза. В конце объект упал на площади 26 Комиссаров и взорвался». Больше ничего. Ни слова об издаваемых яйцом звуках, о его конечной траектории, о лечении яйца яйцом. Эту историю Москва тогда так мистифицировала, что в американской разведке одно время считали, что в ту ночь в Тбилиси советские ученые испытали дистанционно управляемую электронную бомбу. В газете было указано точно только время падения яйца. В действительности оно не взрывалось, а провалилось под землю. Легко, как камень под воду. В тот момент из земли изверглась черная сажа, затем запахло гарью… – Тут, как будто наглядно поясняя сказанное, Гурджиев срыгнул, изверг немного сажи изо рта и ушей и как ни в чем не бывало продолжил: – Яйцо пронеслось через город, за несколько минут пройдя через Тбилиси. Из Авлабари оно пролетело под землей до тогдашней площади Ленина, где сделало примерно шестидесятиградусный поворот и продолжило путь до памятника Руставели, там еще раз повернуло и затем все время шло прямо до сегодняшней санзоны, там выскочило из земли и улетело в небо. После этого началась магнитная буря, которая продолжалась два дня. В это время над городом плыли круглые и гладкие облака, похожие на ртуть, разлитую в невесомости.