— Хорошо, будем считать, что ты нас предупредила, — объявила Долли и решительно сменила тему. — Давайте собираться на завтрашний праздник. Кто что хочет надеть?

Ее уловка помогла, все принялись обсуждать наряды и забыли о Лизиных откровениях, ещё с полчаса беззаботной болтовни — и барышни разошлись по спальням.

Долли долго не могла заснуть. Ей вспомнился недавний разговор с крёстным, тогда она сказала чистую правду, а барон воспринял её слова как шутку. Долли и впрямь не хотела рисковать свободой и наследством, поэтому не собиралась замуж. Зачем, если можно дождаться двадцати одного года, получить деньги, а потом жить своим умом, разводя лошадей? Почему желание заниматься любимым делом у мужчин похвально, а у женщин считается странным чудачеством, почти что уродством? Обидно, когда тебе не верят!

«Как я Лизе», — признала наконец Долли. Наверное, придётся сделать над собой усилие и больше не отмахиваться от сестры.

День, полный забот, все-таки взял своё, и Долли заснула. Во сне она скакала на Лисе среди сжатых полей Ратманова, а за ней летел табун темно-рыжих великолепных коней.

Утро праздника выдалось великолепным. На высоком бирюзовом небе не осталось ни облачка, солнце разогнало утреннюю прохладу и теперь заметно припекало.

Дворецкий сообщил Опекушиной, что коляски поданы. Долли пожалела, что придётся оставить Лиса дома. Ну да ничего, зато она сядет в одну коляску с Лизой и по дороге сможет поговорить с сестрой. Как только тётка в окружении своих подопечных вышла на крыльцо, Долли сразу вмешалась и рассадила всех так, как запланировала: Марью Ивановну, обеих внучек барона и Ольгу — в первый экипаж, а Лизу — во второй. Потом сама села с ней рядом.

— Почему ты сегодня так грустна? — нежно погладив руку сестры, спросила Долли.

— Нет, тебе показалось, — подозрительно быстро отозвалась Лиза.

— Я знаю тебя слишком хорошо, поэтому вижу больше, чем остальные, придётся тебе рассказать мне правду. — Долли смягчила жёсткость своих слов улыбкой, но тем не менее отступать не собиралась.

С горечью вздохнув, Лиза призналась:

— Понимаешь, мне верят лишь те, кто младше меня, а взрослые не принимают меня всерьез.

— Я вчера поверила. — Долли даже не поняла, как у неё вырвалась эта фраза, но, увидев просиявшее лицо сестры, вдруг поняла, что совсем не кривила душой. Сказанное было чистой правдой.

Когда правда о себе самом так унизительна, что не грех спрятать её за семью печатями, поневоле приходится выдумывать новую биографию. У Островского не было ни малейших сомнений относительно того, как он поступит. Естественно, что о своём прошлом умолчит, а если понадобится, то и соврёт что-нибудь «поблагороднее».

План, придуманный Лаврентием для сегодняшнего праздника, состоял из нескольких частей: в первую входило знакомство с местными помещиками, во вторую — обольщение барона Тальзита и опекунши княжон Черкасских, и только потом он собирался заняться самой Долли. Его оружием на сегодняшний вечер должно было стать почтительное восхищение.

Островский придирчиво осмотрел в зеркале свой длинный, в талию, сюртук и остался доволен. Наряд казался безупречным.

— Слушаю внимательно, восхищаюсь искренне, льщу безбожно. — Лаврентий подмигнул своему отражению. Двойник в зеркале снял невидимую пушинку с серого лацкана и обольстительно улыбнулся.

Пути до Троицкого оставалось минут сорок, а Островский не хотел являться рано, поэтому пустил коня неспешной рысью. Мысли его сразу же свернули на проторенную дорожку — размышления о предполагаемой невесте. Девушка была волнующе красива, но, похоже, по молодости лет ещё не понимала этого, а раз так, то и нос задирать не станет. Интересно, много ли желающих получить её руку?

Пронизанный солнцем тёплый октябрьский день очаровал Островского. Ему даже на мгновение показалось, что чёрной полосы в его жизни не было и что он вновь стал юным Лавриком, единственным сыном богатых помещиков, а впереди у него — прекрасное будущее. Так вдруг захотелось вычеркнуть из жизни прошлое и славно зажить в собственном богатом имении с молодой женой. Но почему бы и нет? Простая и достойная жизнь. Что может быть лучше?

«Посвататься как можно быстрее. Сладить свадьбу — да и дело с концом», — шепнуло сердце, и Лаврентий пришпорил коня.

На липовую аллею Троицкого он влетел галопом, но тут же остановился: проезд запрудила вереница модных и старинных экипажей, пришлось пристраиваться в хвост, а потом медленно продвигаться к крыльцу. Хозяин дома под руку с крестницей Долли Черкасской встречал гостей в дверях. Лаврентий издали всматривался в лицо своей предполагаемой невесты. Красотка, да и только! Конечно, её неказистый наряд был откровенно деревенским — совсем простое платье, ни оборок, ни рюшей, ни фестонов, — но зелёный шёлк оттенял изумительные глаза и тяжёлые рыжеватые волосы.

Островский спрыгнул с коня, отдал поводья конюху и, когда многочисленное крикливое семейство, приехавшее непосредственно перед ним, прошло в дом, поднялся на крыльцо. Лаврентий почтительно приветствовал барона и обратился к Долли, но та по-прежнему глядела сухо. Что же он сделал не так? Хорошее настроение Островского стало таять, но барон, сам того не зная, пришёл гостю на помощь:

— Дорогая, не сочти за труд! Познакомь Лаврентия Валерьяновича с нашими соседями, а то он пока никого здесь не знает.

— Хорошо, — покорно отозвалась княжна и прошла к дверям дома, жестом пригласив Островского следовать за собой.

Лаврентий нагнал её в вестибюле и тихо спросил:

— Я чем-то разгневал вас?

— Почему вы так решили? — В голосе барышни прозвучало искреннее удивление.

— Вы сторонитесь меня…

— Вам показалось, — возразила Долли.

Островский вгляделся в её лицо и понял, что княжна не лицемерит, просто для неё встречи в лесу ничего не значили. Стало обидно, на ум пришёл ехидный ответ, но Лаврентий прикусил язык. Не время размениваться на мелочи!

Долли миновала пустые комнаты и вывела гостя в сад. Издали доносился гул весёлых разговоров. По запущенным дорожкам мимо буйно разросшихся кустов княжна вывела Островского на большую лужайку. Посреди неё выстроились парадно накрытые столы: на белых скатертях красовались яркие букеты, посуда матово сияла, а на начищенном серебре играли солнечные блики.

— Прекрасно сервировано, — похвалил Лаврентий. Он не забыл, что именно Долли считается хозяйкой праздника.

— Спасибо, я передам вашу похвалу сёстрам и подругам, они обрадуются…

Княжна подвела Островского к гостям. Как назло, первыми, к кому она обратилась, оказалось уже встреченное Лаврентием многочисленное и шумное семейство. Долли взялась знакомить нового гостя с соседями. От внимания Лаврентия не ускользнуло, что молодой человек лет двадцати, назвавшийся Михаилом Епанчиным, повёл себя холодно и высокомерно. Островский приободрился — его первый соперник оказался слишком молодым.