— Странно, — сказал Ги. — Никто ничего не знал об этой деревне вплоть до ее неожиданного обнаружения? В сельской местности обычно очень долго хранятся воспоминания о тех или иных явлениях, пусть даже в форме былин или преданий.

— В том-то и дело, что нет, — ответил Шюке. — В этой местности все очень быстро забывается. В отличие от городов, в наших деревнях не ведется никаких письменных хроник. Родственника, умершего от старости всего лишь двадцать лет назад, зачастую путают с каким-нибудь предком, почившим за столетие до этого. Примерно то же самое произошло и с этим затерявшимся приходом. Рассказы о его существовании стали казаться некой древней легендой. О нем практически ничто не напоминало. И об этой дате — я имею в виду 1233 год — стало известно из архивов Церкви. Думаю, будет излишним рассказывать вам, что, после того как были найдены трупы в речке на территории прихода Домин и была обнаружена эта деревня — о чем стало известно нашим прихожанам, — по Драгуану и его приходам поползли всевозможные слухи.

Огонь в печке уже полыхал вовсю. Приятное тепло наполнило келью. Шюке положил в сундук личное дело молодого священника и затем принялся укладывать на место остальные вещи, вытащенные им из сундука покойного епископа.

— Отец Ги, — продолжил викарий, после того как замкнул сундук, — я не буду гадать о том, что намеревался сказать вам епископ. Я был всего лишь его скромным помощником. Однако мы… мы прекрасно понимаем, что, если вы сейчас откажетесь от этой трудной задачи…

— А как называется эта деревня?

— Эртелу. Говорят, что даже волки[27]избегают этого дьявольского места.

— Тем лучше. А то эти серые твари мне уже надоели. Кто сможет сопроводить меня туда?

— Ну… Безусловно, ризничий Премьерфе. Он ведь и нашел эту деревню. Однако его будет трудно уговорить. Все, что касается данного дела, вызывает у него болезненную реакцию. Да и погода явно не располагает к такому долгому путешествию. Дорога…

— Я подберу нужные слова, чтобы уговорить его, — перебил Энно Ги, вставая со стула. — Не переживайте. Мне не хотелось бы засиживаться здесь, в городе. Я вернусь сюда, когда приедет преемник Акена. А завтра ризничий отвезет меня в ту деревню.

Шюке кивнул, не зная, что на это возразить. Он положил на стол акт о вступлении в должность нового кюре и финансовую ведомость епархии. Энно Ги без тени сомнения подписал оба документа.

Викарий попытался разглядеть на лице молодого священника признаки волнения, но безрезультатно. Лицо Ги было бесстрастным, как восковая маска. Подобная невозмутимость была, наверное, свойственна великим отцам Церкви. А еще — отшельникам, размышляющим в своих пещерах о смысле бытия. Во всяком случае, такими представлял себе отшельников Шюке. Когда он заговаривал о них с Акеном, тот неизменно отвечал:

— Они — не обычные люди, Шюке. Они — личности!

На следующее утро Энно Ги спал допоздна. Ни Шюке, ни другие монахи не решились будить его ни на шестичасовую, ни на девятичасовую утренние молитвы. Кюре ночевал в маленькой келье, находившейся на первом этаже. Эта аскетически обставленная комната использовалась главным образом для размещения больных, а не странников. Ее единственное окно было плотно заколочено монахами. Накануне вечером, перед тем как лечь спать, Энно Ги пришлось повозиться, прежде чем ему удалось открыть окно. Он долго смотрел на ночной город и на видневшиеся на горизонте леса. Наутро комнату наполнил яркий солнечный свет. Снежная буря за ночь утихла, и снег, толстым слоем покрывший улицы Драгуана, искрился под солнечными лучами.

Священник прочел псалмы, стоя в ногах своей кровати. Затем он, взяв кувшин с водой, побрил себе подбородок и тонзуру. Надев рясу, сшитую из материи в два слоя, и кожаную обувь, священник вышел из кельи, прихватив с собой пустую бутылочку для лечебного настоя и мешок с едой, принесенный ему Шюке еще прошлым вечером.

Длинные коридоры дома каноников оказались пустыми. Все окна были закрыты прочными ставнями. В воздухе чувствовался запах свечей, от горения которых под сводчатым потолком образовалось похожее на туман марево.

Кюре прошел в трапезную. В ней было тепло, так как печь растопили еще рано утром. Все миски на чистом столе были аккуратно расставлены и прикрыты крышками. Ги налил себе мясного бульона и взял кусочек форели, а еще отрезал ломоть серого хлеба. Поев, священник аккуратно собрал кончиками пальцев рассыпавшиеся по столу крошки.

Откуда-то снаружи донеслись удары молотка. Ги приоткрыл дверь трапезной. Его взору предстал прямоугольный внутренний двор, в глубине которого в дровяном сарае копошились брат Мео и брат Абель: они мастерили временный гроб для епископа. Оба монаха прервали свою работу, чтобы поприветствовать кюре. Энно Ги вдруг вспомнил, как они вчера шептались о чем-то.

Он поприветствовал их жестом, затем закрыл дверь и пошел к главному входу, который все еще был забаррикадирован.

Энно Ги с некоторым трудом протиснулся к входной двери и вышел из здания на городскую площадь. На улицах никого не было. Несмотря на то что ярко светило солнце, мороз покалывал кожу на лице. Все вокруг было покрыто толстым слоем снега. Кое-где на пороге жилищ топтались домашние животные, готовые в любой момент снова вернуться в дом и свернуться калачиком на соломе, поближе к очагу.

Кюре окинул взглядом близлежащие улочки и решил пойти наугад.

Пройдя по одной из улочек, он наткнулся на группу горожанок. Укутанные в свои блио из шерстяной и плотной льняной материи, они стояли и о чем-то судачили. Увидев священника, они тут же разлетелись во все стороны, как стая испуганных ворон.

Лишь две из них, самые молодые, осмелились остаться на месте. Это были совсем юные девочки. У старшей были светлые глаза и темные волосы, у младшей — зеленые глаза и золотистые волосы. Они стояли неподвижно, держа друг друга за руки. Их, по-видимому, не очень испугало появление незнакомого человека. Отец Ги остановился перед ними.

— Доброе утро. Я — священник Энно Ги.

Девочки ничего не ответили.

— Вы можете говорить со мной безо всякого страха. Я не причиню вам зла.

Старшая девочка пожала плечами.

— Меня зовут Гийемина. Я дочь Эверара Барбе. А это моя подруга Кретьеннотта.

— Вы из этого города?

— Нет, — ответила Гийемина. — Мы из деревни Домин, той, что находится в лесу. Но из-за стужи мы с начала зимы живем здесь, у нашей крестной матери Беатрис.

— Из деревни Домин? Это церковный приход, не так ли?

Энно Ги вспомнил, как вчера вечером Шюке упоминал эту деревню, когда говорил о найденных в реке трупах.

— А ваша деревня далеко отсюда?

— Отсюда все далеко, святой отец.