ванной плитка отваливается от твоего рева! Задолбал ты уже! Завязывай с этой херней!

— Да, да, извини, все, больше не буду, — успокоил соседа Иван.

— Смотри мне, — пробурчал сосед уже более спокойно и стал спускаться по лестнице.

Иван закрыл входную дверь.

— Больше не буду, точно! — зло и уверенно произнес он.

Успокоившись, он вытерся, оделся и приготовил себе завтрак.

Мардук

— Бес, а Бес?

— Хозяин!

— Ты тут?

— Тут как тут, хозяин!

— Будет тебе работа!

— Приказывай!

— Ты же все знаешь? А если не знаешь, так узнаешь, верно?

— Все знать — моя работа, хозяин!

— Ишь, какой бодрый, откуда же такая уверенность?

— Уверенность — мое второе имя, хозяин, приказывай.

— Приказываю, выяснить и доложить, что мне передал старый колдун, кто и почему меня кошмарит, что мне сделать, чтобы это прекратить? Выполняй!

— Готово, хозяин!

— Так быстро?

— А чего тянуть, как у вас говорят.

— Докладывай!

— Старый колдун передал тебе свой дар, вместе со мной и всеми остальными.

— Стоп! А кто там еще, с какими остальными?

— Одного ты уже знаешь. Остальных призывать пока не советую, изведут, уморят до смерти, не совладаешь. Да и заклинаний ты не знаешь. Ничего ты не знаешь.

— Так, понятно, второй вопрос?

— Ответ на него вытекает из первого твоего вопроса. Вот эти остальные тебя и кошмарят. Они заклинанием навечно к тебе приставлены, да только ты сейчас слаб, а они безжалостны, вот и мстят тебе за все, потешаются. Среди них такие могущественные есть, просто дух захватывает.

— И что, все они у меня в подчинении?

— Ну, нет, что ты! Их подчинить невозможно. Но призвать их ты можешь. Повелеть им что-то можешь. Они исполнят. На этом все. Дальше их воля. Опять же, просто так призвать нельзя. Явятся конечно, но мучить будут, могут до смерти. Нужно заклинание сотворить чтобы призвать, а потом нужно заклинание сотворить чтобы повелеть. Иначе горе тебе.

— Понятно, но заклинаний я никаких не знаю, как быть?

— Тут я тебе никак не могу помочь, хозяин. Это лишь тебе одному дано. Поэтому ты нами всеми и повелеваешь.

— Хорошо, как мне все это прекратить и жить своей обычной жизнью?

— Отвечу коротко, хозяин, никак.

— Неужто никакого средства нет?

— Совершенно никакого.

— А ты не врешь ли?

— Я врать не могу, в нашем мире все мысли видны, не скроешь, тут такого понятия как ложь вовсе нет. Если я сокрою хоть толику от своего повелителя, отправят в вечное изгнание, на вечное скитание и муку.

— Это куда?

— Есть такие измерения.

— Интересно!

— Еще работу давай!

— Сколько ж тебе лет?

— Здесь времени нет, никто не считает.

— Но в нашем понимании, сколько?

— Не могу сказать, не знаю. Я был всегда. Правда не всегда таким как сейчас.

— Да? А каким же ты был?

— О-о-о, от этих воспоминаний мне всегда грустно.

— Расскажи, приказываю!

— Слушаюсь. Имя мое когда-то было на устах целой цивилизации.

— И как же тебя звали?

— Почему же звали? Меня и сейчас так зовут — Мардук.

— Что-то знакомое, но напомни, это в Ассирии, да?

— Почти, в Вавилоне. Я был верховным божеством всей Вавилонской цивилизации. В честь меня строили великолепные храмы, мне денно и нощно возносили молитвы, к моим алтарям приносили жертвы. Я был силен и могущественен, я повелевал миром богов и миром людей. Но, все проходит. Прав был Иеремия. Я не смог спасти Вавилон от гибели, я был слишком самоуверен. В итоге, под ударами армии Кира Великого, Вавилон пал. Мои храмы разграбили, мои изображения уничтожили. Мой народ поработили. Наши боги канули в забвении. А я на целую вечность впал в глубочайшую тоску. А когда я очнулся, не было уже ни поработителей, ни порабощенных, все скрылось под песками пустыни. Сам же я был настолько слаб, что готов был раствориться в эфире без следа и хотел уже сделать это, как вдруг раздался властный голос, твой голос хозяин, который призвал меня служить тебе. И вот я здесь.

— Я призвал тебя?!

— Не ты теперешний, а тот, кто в тебе, тот кто вечен, тот, кто был всегда.

— Постой, как это? Кто это во мне? Где это во мне?

— Это то, что ты получил от колдуна — великий дар и бессмертную сущность, которая будет жить в тебе, будет повелевать тобой, пока не иссякнут твои жизненные силы. А потом ты сделаешь то же самое. Это удобно, жить внутри источника энергии, питаться этой энергией, а потом спокойно перейти в другой сосуд, так сказать. Хотя в отношении тебя есть другие планы.

— Так, а как так-то? Как это можно? А душа моя, моя душа!?

— Забудь. У тебя в этом мире другое предназначение.

— А душа!?

— Она уйдет, ее не станет, как только ты станешь собой.

— Кем собой!? Я это и есть я, и больше никто другой!!!

— Уже нет, хозяин, уже нет.

— Но почему я? Неужели не может быть кто-то другой, кто сам был бы согласен?

— О, поверь, хозяин, таких нашлось бы немало. Но нужен именно ты. Из близнецов проклятого рода, по-другому это не работает.

— Из каких проклятых? Я ничего об этом не знаю! Да и потом, мои родители…

— Они не твои. Прости хозяин, я обязан говорить правду.

— Но как?!

— Близнецы из рода проклятых. Эта древняя история началась тысячелетия назад, по вашему времени. Они тогда решили, что носителем может быть только двуединая сущность. Им так удобнее осуществлять переход. Это такой обряд, ритуал. Изменить нельзя, невозможно. Всегда должно быть два преемника. Один уходит сразу, оставляя свой энергетический слепок второму, тем самым, тот становится вдвое сильнее, случайностей тут быть не может. Второй — два в одном, двуединая сущность, двойная оболочка, удвоенная сила, а в ней — ты хозяин. Оттуда ты повелеваешь всем нашим миром. Ну, почти всем.

— Нет, нет, нет, не может быть!!! Это чушь полная! Я не верю! Да что далеко ходить?! Сейчас, сейчас, — Иван метался по квартире в поисках телефона.

— Сейчас, постой, погоди. Это ошибка. Я не тот. Какие близнецы? Я — единственный сын, какие, нахрен, близнецы?!

Наконец он нашел телефон. Набрал номер мамы.

— Да, сынок, — раздался в трубке ее добрый и спокойный голос, — у тебя все хорошо?

— Мама, мам, ты скажи мне, только правду, мам, слышишь, правду, ладно?

— Что-то случилось, да?

— Нет, мам, ты скажи, я родной ваш с папой сын, а, мам, скажи?! Ну что ты молчишь, мама, ответь прошу тебя, умоляю!

— Я сейчас передам трубку папе, — голос ее дрожал.

— Здравствуй, сынок, — голос отца звучал