Число жителей здесь неустанно меняется и колеблется. Интересно, что население увеличивается в туман и грозу. Чтобы повсюду чувствовать себя комфортно, гражданам рекомендуется не привлекать к себе внимание. Порой, когда стоишь на траволаторе, а мимо проплывают братья и сестры по путешествию, может показаться, что все мы — анатомические препараты, глазеющие друг на друга из стеклянных банок с формалином. Персонажи, вырезанные из иллюстраций в журнале, фотографий в путеводителе. Наш адрес — место в самолете, скажем 7D или 16А. Огромные транспортеры развозят нас в противоположных направлениях: кто-то в шубе и шапке, кто-то — в футболке с пальмами и бермудах, у этих глаза выцвели от снега, у тех — прикрыты темными очками, одни пропитались северной сыростью, запахом гнилой листвы и размокшей земли, другие несут в сандалиях песок пустынь. Одни — смуглые, подгоревшие, закопченные, другие — ослепительно-белые, флюоресцирующие. Те, кто бреет голову, и те, кто никогда не стрижется. Высокие и грузные — вроде этого мужчины, и миниатюрные, филигранные — вроде той женщины, ему по пояс.

И музыка здесь особая. Симфония самолетных двигателей, набор бесхитростных звуков, распростертых в лишенном ритма пространстве. Ортодоксальный двухмоторный хор, мрачный, минорный, инфракрасный, инфрачерный, ларго, основанное на одном аккорде, что сам себе наскучил. Реквием с мощным introitus[27]старта и заходящим на посадку «аминь» в финале.

На хостелы следует подать в суд за агеизм — дискриминацию по возрасту. По каким-то причинам они предоставляют ночлег только молодежи, возрастной потолок устанавливается произвольно, но сорокалетнему уж точно ничего не светит. Отчего молодым такие преимущества? Разве сама биология и без того не осыпает их привилегиями?

Взять хотя бы этих бэкпекеров[28], которые заполняют большинство хостелов: сильные и высокие — и мужчины, и женщины, — светлокожие здоровяки, редко курят или принимают какую-нибудь пакость, разве что изредка позволят себе косячок-другой. Пользуются экологически безвредным транспортом — сухопутным, их перевозят ночные поезда, битком набитые автобусы дальнего следования. В некоторых странах еще удается воспользоваться автостопом. Вечером они добираются до очередного такого хостела и за ужином задают друг другу Три Вопроса Путешественника: откуда ты родом? откуда приехал? куда едешь? Первый вопрос намечает вертикаль, два другие — горизонтали. Создав таким образом своеобразную систему координат, они размещают друг друга на этой карте и спокойно засыпают.

Человек, которого я встретила в поезде, путешествовал, как почти все они, в поисках своих корней. Дорога ему предстояла нелегкая. Бабка по матери — российская еврейка, дед — виленский поляк (покинул Россию вместе с армией генерала Андерса[29], после войны осел в Канаде), дед по отцу — испанец, а бабушка — индианка из племени, названия которого я не запомнила.

Он только начинал свое странствие и, похоже, был несколько растерян.

В наше время каждый уважающий себя парфюмерный магазин предлагает покупателям специальную серию дорожной косметики. Иные торговые сети даже отводят под нее отдельную витрину. Здесь можно приобрести все, что пригодится в дороге: шампунь, тюбик жидкого мыла для стирки белья в гостиничной ванной, зубные щеточки, складывающиеся пополам, крем от солнца, спрей от комаров, влажные салфетки для обуви (вся цветовая гамма), средства интимной гигиены, крем для ног, крем для рук. Отличительная черта всех этих товаров — размер: это мини-копии, тюбики, баночки и бутылочки размером с большой палец, микроскопический набор швейных принадлежностей включает в себя три иголки, пять моточков ниток разного цвета, по три метра каждый, две белые аварийные пуговицы и английская булавка. Очень полезная штука — лак для волос, малюсенький спрей умещается в ладони.

Похоже, косметическая промышленность признала феномен путешествия миниатюрным слепком оседлой жизни, его забавной, немного игрушечной микрокопией.

Мира слишком много. Его бы надо уменьшить — вместо того, чтобы расширять и множить. Вновь запереть в маленькой коробке, переносном паноптикуме и позволить людям заглядывать туда только в субботу после обеда, когда с домашними делами уже покончено, чистое белье приготовлено, а рубашки распялены на спинках стульев, когда полы вымыты, а на подоконнике остывает песочный пирог. Заглядывать туда через отверстие, словно в фотопластикон[31], дивиться каждой детали.

Увы, наверное, уже поздно.

Похоже, нам остается только научиться постоянно делать выбор. Стать как тот путешественник, с которым я познакомилась в ночном поезде. Он говорил, что время от времени должен обязательно пойти в Лувр и постоять перед единственной картиной, которая, с его точки зрения, достойна внимания. Остановиться перед Иоанном Крестителем и взглянуть туда, куда указывает его палец.

Один человек в музейном буфете рассказал мне, что наибольшее удовлетворение дает ему соприкосновение с оригиналом. Еще он утверждал, что чем больше на свете копий, тем больше сила оригинала — порой подобная той, которой обладают святые мощи. Важна ведь их уникальность, всегда находящаяся под угрозой. Словно подтверждая его слова, группа туристов сосредоточенно-набожно взирала на полотно Леонардо да Винчи. Изредка кто-нибудь не выдерживал напряжения, и тогда раздавался громкий щелчок фотоаппарата, словно «аминь» в переводе на новый — цифровой — язык.

Существуют поезда, специально предназначенные для того, чтобы в них спать. Весь состав — сплошь спальные вагоны плюс один вагон-бар (даже не ресторан, это лишнее). Такой поезд курсирует, например, от Щецина до Вроцлава. Уходит в 22:30 и прибывает в 7:00, но расстояние невелико, всего 340 километров, которые можно преодолеть за пять часов. Однако быстрее не всегда лучше, фирма заботится о комфорте пассажиров. Поезд останавливается среди полей и замирает в ночном тумане — спокойная гостиница на колесах. Нет смысла бегать наперегонки с ночью.